Слепой секундант. Дарья Плещеева

проболтался, будто родился в Страстную седмицу. А когда станет ясно, о ком речь, хоть все столичные храмы обежать – а найти в церковной лавке его образ и, выменяв, принести.

      – А с этим что делать? – спросил Еремей.

      – Да в тот же чулан. И сам сторожи – не то додумается, как уйти в окошко. А он мне надобен.

      Фофаня опустил глаза. Побег стал насущной необходимостью.

      Сперва Фофаня ныл, то просился до ветра, то требовал хоть кус хлеба, то кружку воды, и разозлил Еремея. Еремей изругал его и более не обращал внимания на слезы и причитанья. Фофаня добился своего и основательно занялся окошком. Опыт лазания даже в очень узкие окошки у него имелся – он умел так сместить плечевые кости, что они проходили через дыру шириной куда менее полуаршина.

      Однако Фофане опять не повезло – чуланная дверь отворилась, и Еремей уже привычным движением цапнул беглеца за шиворот.

      – Ну что ты за нечистая сила?! Чтоб тя разнесло! Вот застрял бы и все себе в штанах поморозил! Пошли к барину!

      Барин сидел, держа обеими руками небольшой образ – без рамы, без оклада. Рядом стоял гордый Тимошка. Ему удалось угодить Андрею.

      – Вот ведь упрямый черт, – сказал, втаскивая Фофаню, Еремей. – Опять сбежать хотел.

      – Ступай-ка сюда, Фофаня, – строго сказал Андрей. – Ты это меня переупрямить вздумал? Не на того напал. Погляди-ка – что это у меня?

      Образ старого письма порядком потемнел, и Фофаня долго в него вглядывался. Еремей стоял рядом с подсвечником и приговаривал:

      – Да он это, он, покровитель твой небесный, ишь, от стыда за тебя, поганца, весь помрачился!

      – Признал? – спросил Андрей. – А теперь перед образом дай мне слово, что не уйдешь от меня самовольно и воровать будешь лишь с моего согласия…

      – О Господи! – воскликнул Еремей и чуть не перекрестился подсвечником.

      – …и коли обманешь, не я тебя покараю, а силы небесные!

      На Фофаню жалко было глядеть:

      – Барин добрый, на что я вам сдался?

      – Присягай, присягай! – вдруг закричал Тимошка. – Крестись и землю ешь!

      – Нет тут никакой земли!

      – Сколько грязи с пола наскребешь – съешь! Не то к частному приставу сведем!

      Никто не знал, как принимать присягу у вора, клясться на святом образе – тоже никому не доводилось. Наконец Андрей изобрел церемониал и сочинил клятву, начинавшуюся так: «Я, раб Божий Феофан Морковкин, вор и похититель…» В церемониал входило многократное целование образа и призывание Фофаней на свою голову страшных всевозможных кар, подсказанных Еремеем. Они вели свое происхождение от очаковской осады.

      – Чтоб мне ноги ядром оторвало, – повторял вслед за Еремеем Фофаня, – чтоб мне ятаганом брюхо располосовало, чтоб мне мои бубенцы тупым ножом отпилили да на шею повесили…

      Наконец наступило молчание. Присягу сочли состоявшейся, потому что