Маршал. Канта Ибрагимов

периферийная.

      Ждали полчаса. Уже стемнело. И в машине стало холодно. Решили идти обратно к буровой – это кажется ближе.

      Тронулись в путь и водитель, который, конечно же, знал местность, свернул в какой-то проход между снежными стенами, по которому тропа гораздо короче.

      К ночи мороз усилился, стал совсем лютым. Не то что бежать, даже идти невозможно – холод лицо обжигает, дышать тяжело. У водителя одежда соответствующая – большой овечий тулуп, выдаваемый дежурным бурильщикам, а приезжий одет на столичный лад. Из последних сил Болотаев пытался не отставать от водителя, но силы покинули его, он упал на колени.

      Тень удалилась. Потом вернулась.

      – Вставай! Ты не можешь идти? Так мы оба здесь замерзнем. Возвращайся к машине, – посоветовал водитель. – Я до буровой и с подмогой обратно, – последнее, что услышал Болотаев.

      Им овладевала какая-то апатия и сонливость. Однако, когда его напарник скрылся за поворотом и наступила жесткая тишина, он испугался. Испугался, как никогда. Испугался смерти. Такой глупой смерти. Он вспомнил о матери. Как она перенесет смерть единственного сына?!

      Этот страх что-то в нём всколыхнул, придал силы. Он с трудом поднялся, пошёл было обратно к машине, но потом его сознание поманило за ушедшим, и он пошёл за ним. И он ещё помнил, как добрел до какой-то развилки. А куда идти?.. Ему показалось, что небо в одной стороне чуточку светлее – это, может быть, огни буровой… После этого он ещё пару раз приходил в себя и ещё помнит, как у рта слюна замерзла и он пытался её скрести, но руки уже не слушались, всё помутнело, всё замерзло, оледенело.

      …Дальнейшее Болотаев смог восстановить по рассказу Дады Иноземцевой.

      Иноземцева тогда работала фельдшером в санчасти поселка Когалым – это сутки работы – двое отдыхать. А чтобы больше подзаработать, она ещё устроилась на полставки дежурной медсестрой у вахтовиков-энергетиков.

      Объявили активированный день. Иноземцева была на дежурстве у энергетиков, когда по рации стали передавать, что по дороге от буровой-27 на Когалым поломалась машина. Водитель вернулся, судьба пассажира неизвестна. От Когалыма на буровую прибыл аварийный «Урал». Поломанный пустой уазик нашли.

      В эфире поднялась паника – пропал москвич. Сказали, что его зовут Тота Болотаев – чеченец. Потом рация умолкла, наступила тишина, которую в ушах Иноземцевой от чего-то стал нарушать всё возрастающий пульс.

      Иноземцева помнила, что в детдоме, ещё в малом возрасте, её почему-то, порою даже воспитатели, называли, а дети обзывали чеченкой-дикаркой. Позже её перевели в другой детдом и у неё осталась только кличка «дикарка», и вот первая часть «чеченка» навсегда исчезла, о ней просто позабыли все, в том числе и сама Иноземцева.

      Повзрослев, Дада Иноземцева узнала, что чеченка – это не просто так, а национальность.

      Уже обучаясь в медучилище, она поехала в свой первый детдом. Она, конечно же, никого не помнила, но ей подсказали, что есть бабушка Клава, которая что-то ещё знает и помнит.

      Иноземцева