Резюме сортировщика песчинок. Любовь Александровна Афоничева

«фи», но это вы и так знаете, дружочки, вас же учат мыслить широко. На самом деле гораздо печальнее, когда перечисленное и прикрыть-то нечем…

      Павла Имберис делает паузу и задумчиво крутит на пальце крупное кольцо, сплавленное из нескольких асимметричных треугольников.

      Я снова смотрю туда, где сидят рыцуцики, и неожиданно пересекаюсь взглядами с Венц. А взгляд у нее такой… будто взяла она последнюю фразу ментора, сложила ее самолетиком и отправила прямо мне в лоб.

      Хорошо быть человеком с фантазией. Но иногда хочется убрать свое воображение в маленький ящик с большим замком и доставать только при необходимости.

      Я снова принимаюсь ловить потерянную нить рассказа.

      – …скорее обратная – он вдумчиво создавал себе образ лихого отщепенца, в то время как на самом деле был… На самом деле Веня Никакой был довольно-таки мягким человеком. Сильно переживающим. И сопереживающим. О чем, правда, к концу его жизни уже почти никто не догадывался. Даже Аэд в какой-то момент отошел в сторону – и больше не подходил. Хотя, надо признать, он долго продержался: вытаскивал Никакого за шкирку из саморазрушительных эскапад, одергивал, когда тот чересчур задавался. Просто ходил с ним по улицам и говорил о поэзии. Но, как я уже сказала, однажды и он перестал различать: когда Веня настоящий, а когда… дает представление. – Ментор звонко чихает в серебристый вельветовый рукав и продолжает. – Вероятно, тот и сам в какой-то момент потерял эту границу и больше не смог ее нащупать. Есть, знаете, у темного мифа такая особенность – рано или поздно он пожирает своего создателя. Тут, правда, еще дамочка одна посодействовала. Дамочки – они часто содействуют, работа у них такая. Нет, я не про женщин, если что, я вот именно про дамочек. Как бы вам, чтобы понятнее… Да, наверное, никак не надо. Этически сомнительно. К тому же, знаете, сейчас уже трудно сказать, насколько Веня сам искусил Раю Онаши искусить его…

      Ментор опять крутит кольцо на пальце, каким-то очень юным жестом ерошит пепельный ежик волос и декламирует:

      – Волосы пахнут лавровым листом,

      мрамором пахнут скулы.

      Я, как страница, где текст «про то» —

      ты бы перелистнула.

      После вернулась, и, закусив

      краешек одеяла,

      пальцы запутывала в курсив.

      А напоследок – смяла.

      Что ж, лично я не вижу никакой несправедливости в том, что этого Веню в историю литературы пустили только в массовке потоптаться. Но вот что меня действительно впечатляет, так это метаморфоза, произошедшая с голосом ментора Имберис во время декламации. Обычно суховатый, он обрел глубину и даже контрабасовой какой-то струной завибрировал.

      Я вдруг понимаю, что до сих пор ни разу не задумывался: а как эта занятная тетка живет вне Песочницы? Одна или с кем-то? Мужички ей нравятся или феминки? И те, и другие? Или ей нравятся только мертвые поэты и прочие архаичные орфы? А может, у нее, скажем, целый выводок детей, а то и внуков? И она рассказывает