Маньяк, похожий на меня. Детективные рассказы и повести. Пётр Некрасов

Левин, мужественно доскребая последние крупинки. Остальные кашу не осилили, даже обжора Марецкий.

      – Брюс, печенюжку передай! И повидло! – требовал он, отставив на траву недоеденную миску. Устроился он теперь ещё удобнее, чем раньше, притулившись к рюкзакам, сваленным возле палатки. Гитара в руках. Периодически Вадя тренькал на одной струне, напевая при этом тоненьким, отменно противным голоском:

      – Казанова-Казанова,

      зови

      меня

      так!

      Но никто его не никуда не звал. Брюсу было не до печенюжек, он охмурял Майю.

      – Когда пересолено – это значит, что хозяйка влюбилась. Есть такая примета в Японии. Я много общался с японцами, когда занимался единоборствами…

      – В меня она влюбилась! – недружелюбно уточнил Левин и снова потянул чай из кружки, глядя поверх неё, как раздражённая такса. Брюс тут же отошёл, от греха.

      Солнце ушло за верхушки сосен, и тут же запищали комары. Опытный Саша Брославский полез в карман за тюбиком «Дэты». Несколькими привычными движениями он размазал ядовито пахнущий крем по жилистым рукам и лицу. Тёмные коротко стриженые волосы и невозмутимое лицо и правда делали его похожим на индейца-проводника, но впечатление скрадывала футболка с Микки-Маусом.

      Таня грустно сидела рядом со Светловым, застегнув комбинезон до самого горла

      – А песни мы когда петь будем, Витя? – спросила она кротким голоском капризной барышни. Должно быть, это совсем не тот тон, каким принято обращаться к теперешнему руководителю студии «Бригантина». Светлов молча извлёк из пачки квадратинку печенья, алюминиевой ложечкой намазал на него повидло, откусил. Таня проводила лакомство грустным взглядом.

      – Ещё не все собрались, – ответил жующий Виктор Сергеевич, мрачно, как будто председательствовал на суде. Настроение у Светлова не лучшее. Толя ушёл в лес и пропал. Вадя Марецкий явно намекает, что неплохо было бы петь хором у костра не авторскую песню, а модный «Наутилус Помпилиус». Да и Таня что-то уж слишком любуется Микки-Маусом.

      – А ты кепку свою можешь снять? – спросила Таня, сидящая на великодушно подстеленной штормовке и щекой потёрлась о плечо Светлова. Комаров отгоняла.

      – Что? – изумился руководитель «Бригантины», всё больше опасаясь за свой авторитет.

      – Шляпу сними! – хохотнул Марецкий, изобразив кавказский акцент. – Ты с дамой разговариваешь, между прочим. Тебе что, солнце глаза слепит, что ли? Так уже закат. И печенюжку передай, не жадись.

      – А то глаз не видно, – сказала Таня с хитроватым видом жёлтой лошади, пробующей командовать извозчиком, – а ты петь будешь, Витя. Представь, что Высоцкий выступал бы в тёмных очках.

      – У меня батя, когда в Горном учился, – немедленно поддержал девушку Брюс, – они с Высоцким часто водку пили. Поэтому у него так много песен про геологов.

      Витя Светлов сорвал кепку с головы и поглядел на Брюса с видом: «Да ты-то,