Генерал и его армия. Лучшие произведения в одном томе. Георгий Владимов

вот… Луговского хотя бы…

      – Володьку – знаю, – объявил генерал, мотнув головою. – Он у меня в гарнизоне выступал в тридцать девятом. И потом мы с ним пили. Вдвоем, представь себе. Ну, еще адъютант мой был, но быстро под стол уполз. А Володька – молодец. Всю ночь мне стихи читал. Одному.

      И прочел, дирижируя фляжкой в одной руке и стопкой – в другой:

      Так начинается Песня о ветре,

      О ветре, обутом в солдатские гетры,

      О гетрах, бредущих дорогой войны,

      О войнах, которым стихи не нужны…

      Звенит эта Песня, ногам помогая

      Идти по степи по следам Улагая…

      Он умолк, опустив голову, и было похоже, что сейчас заплачет:

      – А дальше забыл… Пили же всю ночь. Как собаки.

      – Что же с ним случилось? – спросил Нефедов. – Я слышал, его к нам не вытянуть, чтоб стихи почитал. На сто километров к фронту не приближается…

      – На пятьсот – не хочешь? В Ташкенте окопался. Или – в Алма-Ате. – Генерал и сам точно бы впервые задумался, что случилось с поэтом, таким мужественно-красивым и так звонко воспевшим мужество, доблесть, воинскую честь. Такой неодолимый ужас вселили в него первые московские бомбежки? Или война оказалась совсем не такой, как он ее представлял себе, вдохновляясь собственными стихами? Все же юноша задал вопрос и ждал на него ответа, и генерал ответил: – Знаешь, Нефедов, нам его не надо судить. Вот я – куда только не совался. А что хорошего? Перед дождем все болячки ноют. И главное, все – по глупости. А если разобраться, так тоже со страху. Сам себе боялся признаться, что страшно мне. Мы же с тобой оба этого боимся, верно? А он – не побоялся. Так и заявил: «Страшно мне. Я наперед знаю: меня там обязательно убьют…» Ну и бог с ним, незачем ему сюда ехать, пусть лучше сидит и пишет. – И, спохватившись, вспомнив, что произносит за другого то, чего тот, возможно, и не говорил, он разлил по стопкам и переменил тему: – Кто же у тебя там остался, в Ленинграде?

      – Никого. Мать успела с заводом эвакуироваться – еще до блокады, а отец тоже воюет. На Втором Белорусском.

      – А девушка?

      Нефедов стал медленно и красиво розоветь:

      – Что девушка, товарищ командующий?

      – Она успела?

      – Да, только в другой город. За Волгой.

      – Адрес ее – тоже оставил?

      По заведенному порядку люди из группы захвата не брали с собою никаких документов, ни даже «смертных медальонов», все сдавалось отряжавшему их офицеру.

      Нефедов молча кивнул, еще гуще краснея.

      – Как зовут ее? – спросил генерал легко, не слишком интересуясь ответом.

      Нефедов, опустив глаза, сказал с усилием:

      – Разрешите, товарищ командующий, на этот вопрос не отвечать.

      – Пожалуйста, – сказал генерал удивленно. – Хороший ты парень, Нефедов.

      Ему почудилась там какая-то сложная драма, с размолвками, примирениями и кратким прощанием, которое, наверно, не обещало обязательной встречи, если останутся живы. У таких, как этот Нефедов, чистых, слишком густо краснеющих, слишком много души уделяющих своим девушкам, которые наверняка того не стоят, всегда