.

вздохнула. – Теперь ты понимаешь, почему я испугалась?

      – По правде говоря, не совсем. Так, немножко. Ну не думала же ты, что я тебя…

      – Какой ты странный! Как будто ты совсем не… – Она запнулась.

      – Не человек?

      У нее затрепетали веки.

      – Я не хотела тебя обидеть, только, понимаешь, если известно, что никто не может, – понимаешь, даже подумать не может никогда, и вдруг появляется такой, как ты, и уже сама возможность… то, что есть такой…

      – Но ведь это невозможно, чтобы все были – как это? – а, бетризованы?

      – Почему же? Все, уверяю тебя!

      – Нет, это невозможно, – упорствовал я. – А люди опасных профессий? Ведь они должны…

      – Опасных профессий нет.

      – Что ты говоришь, Наис? А пилоты? А разные спасатели? А те, что борются с огнем, с водой…

      – Таких нет, – сказала она.

      Мне показалось, что я не расслышал.

      – Что-о?

      – Нет, – повторила она. – Это делают роботы.

      Наступило молчание. Я подумал, что не легко мне будет переварить этот новый мир. И вдруг мне пришла в голову мысль, удивительная мысль: мне показалось, что эта процедура, уничтожающая в человеке убийцу, в сущности… калечит его.

      – Наис, – сказал я, – уже очень поздно. Я, пожалуй, пойду.

      – Куда?

      – Не знаю. Ах да! В порту меня должен был ждать человек из Адапта. Я совсем забыл! Никак не мог его отыскать, понимаешь. Ну, тогда… я поищу какую-нибудь гостиницу. Они еще существуют?

      – Да. Ты откуда?

      – Отсюда. Я родился здесь.

      С этими словами вернулось ощущение нереальности всего происходящего, и я уже не мог понять, существовал ли вообще тот город, который теперь был только во мне, и этот, призрачный, с комнатами, в которые заглядывали головы великанов. На миг мне показалось, что я еще на корабле и все это только еще один, особенно отчетливый, кошмарный сон о возвращении.

      – Брегг, – будто издалека донесся до меня ее голос. Я вздрогнул. Я совершенно забыл о ней.

      – Да… слушаю.

      – Останься!

      – Что?

      Она молчала.

      – Ты хочешь, чтобы я остался?

      Она молчала. Я подошел к ней, обнял ее холодные плечи, нагнувшись над креслом. Она безвольно встала. Голова ее откинулась, зубы заблестели, я не хотел ее, я хотел лишь сказать: «Ведь ты же боишься», – и чтобы она сказала, что нет. И больше ничего. Глаза ее были закрыты, и вдруг белки сверкнули сквозь ресницы, я склонился над ее лицом, заглянул в остекленевшие глаза, словно хотел познать этот страх, разделить его. Она вырывалась, задыхаясь, но я не чувствовал этого, и лишь когда она начала стонать: «Нет! нет!» – я ослабил объятия. Она чуть не упала. Стала у стены, заслонив часть огромного одутловатого лица, которое там, за стеклом, непрерывно говорило что-то, неестественно шевеля громадными губами, мясистым языком.

      – Наис… – сказал я тихо, опуская руки.

      – Не подходи!

      – Ты же сама сказала…

      Ее взгляд был совершенно бессмысленным.

      Я прошелся по комнате. Она водила за мной глазами, как будто я… как будто она стояла в клетке.

      – Я пойду… – сказал я.