Возвращение со звезд. Футурологический конгресс. Станислав Лем

окончить два факультета, плюс четыре года тренировки, всего двенадцать лет. Словом, у тридцатилетних женщин обычно уже есть дети. Ну… и другие причины.

      – А ты? – спросила она.

      – Я был один. Выбирали одиночек. То есть добровольцев.

      – И ты хотел…

      – Да. Разумеется.

      – И ты не…

      Она оборвала фразу. Я понял, что она хотела сказать. Я молчал.

      – Это, должно быть, жутко… так вернуться, – сказала она почти шепотом. Содрогнулась. И вдруг посмотрела на меня, щеки ее потемнели, это был румянец. – Слушай, то, что я сказала, просто шутка, правда.

      – Что мне сто лет?

      – Я просто так сказала, ну, чтобы что-нибудь сказать, это совсем не…

      – Перестань, – пробормотал я. – Если ты еще станешь извиняться, я и вправду почувствую себя столетним.

      Она замолчала. Я заставил себя не смотреть на нее. В глубине комнаты, в той второй, не существующей комнате за стеклом, огромная мужская голова беззвучно пела, я видел дрожащую от напряжения темно-багровую гортань, лоснящиеся щеки, все лицо подрагивало в неслышном ритме.

      – Что ты будешь делать? – тихо спросила она.

      – Не знаю. Еще не знаю.

      – У тебя нет никаких планов?

      – Нет. У меня есть немного – такое… ну, премия, понимаешь. За все это время. Когда мы стартовали, в банк положили на мое имя – я даже не знаю, сколько там. Ничего не знаю. Послушай, а что такое Кавут?

      – Кавута? – поправила она. – Это… такие курсы, пластование, само по себе ничего особенного, но иногда оттуда можно попасть в реал…

      – Постой… так что же ты там, собственно, делаешь?

      – Пласт, ну, разве ты не знаешь, что это такое?

      – Нет.

      – Как бы тебе… чтобы проще, ну, делаю платья, вообще одежду… все…

      – Портниха?

      – Что это такое?

      – Ты шьешь что-нибудь?

      – Не понимаю.

      – О небеса, черные и голубые! Ты проектируешь модели платья?

      – Ну… да, в определенном смысле, да. Не проектирую, а делаю…

      Я оставил эту тему.

      – А что такое реал?

      Это ее по-настоящему удивило. Она впервые взглянула на меня как на существо из иного мира.

      – Реал – это… реал, – беспомощно повторила она. – Это такие… истории, на них смотрят…

      – Это? – Я показал на стеклянную стену.

      – Ах нет, это визия…

      – Так что же? Кино? Театр?

      – Нет. Театр, я знаю, такое было – это было давно. Я знаю: там были настоящие люди. Реал искусственный, но это нельзя отличить. Разве только если войдешь туда, к ним…

      – Если войдешь…

      Голова великана вращала глазами, качалась, смотрела на меня, будто он испытывал истинное наслаждение, созерцая эту сцену.

      – Послушай, Наис, – сказал я вдруг, – или я пойду, потому что уже поздно, или…

      – Предпочла бы второе «или».

      – Ты же не знаешь, что я хочу сказать.

      – Так скажи.

      – Хорошо. Я хотел тебя еще спросить кое о чем. О самом основном, самом важном я уже немного знаю: я просидел в Адапте на