Багдад до востребования. Хаим Калин

выходят окна в зале и двух спальнях, и отправился вслед за хозяином на кухню. Раздеваться меж тем не стал, лишь расстегнул пальто и просунул в карман лыжную шапочку. Пожелав Семену Петровичу приятного аппетита, вяло перелистывал журнал «Огонек», пока главный инженер трапезничал.

      – Поговорим, Семен, – возвестил начало форума «Охотник-жертва» Шахар, как только Талызин налил себе чай. – Прошу слушать хорошо и вначале думать, потом говорить. Первый. Твоя дочь Лариса живет Москва, Мирский переулок дом 4, квартира 12 с твоя бывшая жена Виктория. Она жива и здорова, никакой беда с ней не случилось. Второй. Твоя мать Серафима живет в деревня Кострица, Воронежская область, она жива и здорова и никакой беда с ней тоже не случилось. Твой семья никто не хочет делать плохо до тот момент, пока ты мне помогаешь… – Монолог оборвался. Интервент пристально всматривался в лицо визави, должно быть, постигая реакцию хозяина. Но, кроме припухлостей жестокого похмелья, не высмотрел ничего. Приподнялся и, расправив примявшиеся шлицы пальто, уселся вновь. Вновь заговорил: – Дальше – главное. Ты, Семен, едешь в Багдад.

      – Какой Багдад? В Ирак? – Талызин схватился за чашку и судорожно отпил, обжигая губы.

      – Багдад, Семен, есть один, поэтому будь серьезный, – укорил интервент, после паузы продолжив: – Я приехал к тебя потому, что ты – один человек в Советский Союз, который имеет виза Ирак. Или почти один… Кроме того, в Ирак тебе ждут работать. Я даже знаю, что вчера ты сказал «нет» ехать туда. Сказал «нет» в третий раз, хотя тебе сильно просили.

      Значит так… Завтра звонишь Москва, говоришь «да», берешь паспорт и едешь Багдад с один маленький вещь. Там ее давать один человек и твоя задание конец. Потом имеешь много денег и паспорт жить Европа. Но самое главное: у тебя будут друзья, которые тебя защищать – до самый конец жизни, – поставил жирную точку интервент. Медленно облокотился о спинку правым плечом, будто настороженно выжидая.

      Тем временем Талызин маленькими глотками потягивал чаек, простецкой собранностью передавая, что его хата с краю, поскольку присутствует здесь номинально либо визитер по ошибке принял его за кого-то другого.

      На самом деле Семена Петровича страдал от жажды и никакую личину на себя не напускал. Не будь напиток горячим, давно бы одним залпом чашку опорожнил. Горло сподобилось в пеньку еще в такси, когда, забираясь в салон, он на тротуаре в снежной жиже поскользнулся. Тотчас металлическим зажимом в руку впилась кисть эскорта, восстанавливая у поднадзорного равновесие. Хват был настолько неумолим, что соблазн призвать подмогу, покалывавший то и дело, мгновенно испарился.

      Талызин допил чай, вновь протянулся к чайнику.

      – У нас мало время, если не хочешь, чтобы я звонил о твоя дочь в Москва… – предостерег Шахар,

      Семен Петрович поднес ладонь ко лбу, сообщая, что нечто запамятовал.

      – Послушайте! – воскликнул он. – Какой я раззява: ужинать не пригласил! Глазунью сделать?

      Гастролер непроизвольно сглотнул и воровато взглянул на хлебницу,