Багдад до востребования. Хаим Калин

Петрович, – продрался сквозь репейник связи голос секретарши. – Проворонила я… Товарищу назначали?

      Шахар резко приподнялся и, направив на Талызина палец, зловеще зашептал: «Скажи, что все нормально». Но не дождавшись отклика, перевел руку на селектор.

      Взгляд Талызина проследовал за «указкой» и на ней застыл. Только виделся главному инженеру не ухоженный ноготь указательного пальца, а жест-щепота, проскользнувший у интервента минутой ранее.

      Втемяшивший знак Талызина буквально ошеломил, хотя и с некоторой задержкой. Сочетание сугубо ближневосточного жеста, немыслимо как всплывшего в исконно русском Владимире, с личиной самого носителя, бравого налетчика а-ля Джеймс Бонд, казалось столь немыслимым, что тормозило все прочие манифестации чувств. Ведь Талызину, чуткому, любящему отцу, едва прозвучало имя дочери, не мешало бы, по меньшей мере, привстать…

      Связь поскребла наждаком взбученные нервы гастролера и тихо, по-женски отключилась.

      Шахар медленно уселся, ни на мгновение не выпуская Семена Петровича из виду. Сверившись с часами, объявил:

      – Работа кончился. Скажи женщина идти домой, – указал на селектор Шахар.

      Талызин потянулся к недопитому чаю, замечая краем глаза, как интервент – в ответ на его движение – сжимается в пружину. Взялся за ручку подстаканника, но пить не стал, лишь сдвинул стакан в сторону. Расслабленно закинул руку на макушку и… дважды до хруста челюстей зевнул.

      – Вы кто такой, чтобы здесь распоряжаться? – осведомился «госпитальный больной», отзевавшись.

      – Семен, поверь, твой интерес сделать так, как я сказал, не мой… – Размяв ладони, Шахар нарочито хрустнул костяшками. С легкой иронией глядел на Талызина, никакого превосходства, однако, не выказывая.

      – Вы сами уйдете или милицию позвать? – осведомился Семен Петрович тихим голосом, придававшем словам весомость.

      Шахар артистично склонил голову, мимикой лица передавая: молодец, удар держишь, но видали и не таких…

      – Тебе будет очень больно, Семен, раньше чем звать милиция… – прокомментировал свой кивок интервент. – Поэтому делай, как я сказал.

      Лишь на слове «больно» Талызина настигло, что пришелец – вполне земное, доходчиво изъясняющееся существо. Стало быть, воспринимай его всерьез.

      Разум вмиг очистился от всяких «Бондов», восточного колорита, и главный инженер, наконец, струхнул. Нет, не за себя, а за упомянутую, вместо «здасьте», дочь. Ведь, кроме двух-трех приятелей да верного оруженосца Гали ни одной живой душе во Владимире имя Ларисы, четыре года как перебравшейся в Москву, известно не было.

      Семен Петрович склонился к селектору и, нажав на клавишу, сказал:

      – Галя, иди домой. Я задерживаюсь.

      – Как? Я хотела… – Галина запнулась, пролив разочарование.

      – Иди, Галя, поговорим завтра, – настаивал Талызин. – До свиданья.

      Вскоре Талызин и интервент покидали здание «Владимироблэнерго»,