Багдад до востребования. Хаим Калин

дверь.

      – Вам что, назначено? – Превозмогая оторопь, Галина потянулась к журналу аудиенций.

      – Я к Семен Талызин, – точно односигнальный попка-попугай, подтвердил свой интерес визитер.

      Галина несколько мгновений переваривала имя начальника, услышанное в таком сочетании впервые, после чего, само простодушие, спросила:

      – Вы к нам по обмену опытом? Откуда-то из южных республик?

      Незнакомец впервые с любопытством уставился на секретаршу, ибо до сих пор обозревал в приемной что угодно, только не ее – будто открыл для себя объект с некоторым опозданием.

      – У мэня личный проблэма, – сообщил, завершив сеанс физиогномики, визитер.

      Своей беззаботной и посему обезоруживающей бесцеремонностью незнакомец не под какую категорию нештатных посетителей не подпадал, хотя и был классическим возмутителем спокойствия – не назвавшись, пробивался к самому Семену Петровичу, к кому и серьезные чины ожидают приема неделями. Между тем у Галины не возникало и малейшего намека на протест, притом что вторжение грозило порушить ее взлелеянное, так трудно давшееся решение – пригласить шефа на совместное празднование Нового года. Аудиенция начальника Ленинской теплосети, последнего на сегодня посетителя, заканчивалась.

      Залетный гость был статен, красив, причем, малознакомой для русской равнины красотой: черные волнистые кудри, тонкое, продолговатое лицо, орлиный нос и карие, повергающие в духоту южной ночи глаза. Но секретаршу будоражил не столь романтический фасад, как нечто необыкновенное в движениях, манере держать себя. Эдакая пума в человеческом обличье: кошачья вкрадчивость, уживающаяся с ликом неустрашимого корсара. Влечение было столь сильным, что о своем первостатейном долге – верного дозорного – Галина начисто забыла: безотчетно любовалась пришельцем, ни о чем не размышляя. Ее будто обездвижил спущенный с небес ордер «Не кантовать».

      Тут дверь в кабинет шефа приоткрылась, высветив спину Эдуарда Ивановича Кострюкова, директора Ленинской теплосети. Тут же донеслось: «С наступающим, Семен Петрович. Надеюсь, переживем и его…»

      – Надеюсь… – ответствовал Талызин. – И вас с наступающим.

      Грузный Кострюков с шумом ввалился в приемную и, подслеповато щурясь, двинулся к столу секретарши. «Пума» вскочила на ноги и, словно перелетев по воздуху, в мгновение ока оказалась у входа в кабинет, даже жестом или мимикой согласия у секретарши не испросив. Та не успела и рта раскрыть, как дверь за нарушителем захлопнулась.

      Немая сцена затягивалась: застывший у двери в нерешительности Шахар и недоумевающий от необычного вторжения Талызин, будто необязательно рассматривали друг друга, казалось, теряясь в мыслях, что предпринимать.

      Шахару хватило и полвзгляда определить, что хозяин кабинета – жертва тяжелого запоя: злые от избыточного давления глаза, раздутая, горчичного оттенка физиономия, судорожные мыслишки и конечности.

      Внешне тель-авивец транслировал: туда ли я попал? На самом деле в тамбуре сомнений он не топтался,