Вечный зов. Анатолий Иванов

меду, бери вон корку. Тятька мед-то принес…

      Федор тотчас взял кусок, ткнул в блюдце.

      – А кто они такие, Демьян, соцалисты-то эти? – спросил Силантий.

      – А навроде твоего брательника Митрофана.

      – Че… Чего-о?! – глаза Силантия стали круглыми.

      – А ты не знал? Не знал?! – враждебно закричал Демьян, взмахнул рукой, задел свои костыли. Они с грохотом упали на грязный, затоптанный пол. Демьян хотел их поднять, нагнулся. Но потом передумал будто, выпрямился, положил руки на стол и заплакал навзрыд, горько и обиженно.

      – Ты че, Демьян? Демьян… – дотронулся до него Силантий.

      – Не знал?! – опять закричал громко Демьян, рывком поднимая голову. – Про братца своего? Про сына Антошку?

      – Да ей-богу… Письмов нету.

      – Письмов? Ну, я тебе без письмов расскажу. Я в Новониколаевском лазарете год, почитай, лежал, все эту ногу мне отрезали да залечивали. Прошлогод осенью они, соцалисты николаевские, и зачали народ баламутить. Митрофан, этот, брательник твой. И сынишка твой Антон заодно с имя.

      – Антошка?! – воскликнул Силантий.

      – Ишь, гады, чего зачали! Мы там под шимозы клались, за Расею, за царя-кормильца жизнев не жалели! Вот нога-то – где она? Куды я теперь без ноги-то?! А они там ишь чего! Наперекор власти начали народ подымать…

      – Не болтай ты, чего не знаешь! – подал голос с другого края стола деревенский староста Панкрат Назаров, мужичок лет около тридцати, высокорослый, грудастый, с курчавой бородкой и крепкой шеей, тоже засыпанной кольцами волос.

      – То есть как я не знаю?

      – А так… Нам неведомо, что это за соцалисты такие, с чем их едят, – сказал Назаров. – Я только знаю, что Митрофан – мужик порядочный. Мастеровой.

      – Порядочный? А за что же тогда их в тюрьму засадили? – пьяно выкрикивал Демьян. – И Митрофана, и Антоху, сына твоего, – крутнул он мокрое лицо в сторону Силантия.

      – И Антоху? – переспросил упавшим голосом Силантий. – Постой, постой, за что парнишку-то в тюрьму? Как это могёт быть, чтоб парнишку?

      Но тут Силантий увидел сыновей, нахмурился.

      – А вы чего тут? Ну-ка, домой!

      Придя домой, Федор бухнул с порога захлебнувшимся голосом:

      – Мам, Антона-то… в тюрьму посадили!

      Мать так и задохнулась возле печки, где возилась с чугунами.

      – Как?… За что? Ты чего, страмец, мелешь?!

      – Не знаю… – испуганно вымолвил Федька, только теперь действительно испугавшись.

      …Отец вернулся от Инютиных поздно, долго ходил по комнатушке, о чем-то раздумывая, теребя всклокоченную бороду.

      – Чего, чего там с Антошкой-то? – несколько раз спрашивала мать. – Ты пошто молчишь-то? Господи…

      – Чего, чего… А я знаю – чего? В тюрьму, грит Инютин…

      Лежа под рваным тулупишком, Федор представлял себе эту самую тюрьму в виде огромной завозни лавочника Кафтанова, сложенной из толстых почерневших бревен, с окованной железом дверью. Разница была лишь та, что на дверях висело