Ступи за ограду. Юрий Слепухин

и умотала к вам.

      – В Аргентину?

      – Не знаю точно, последнее письмо было из Монтевидео.

      – О, это совсем рядом…

      – Так что, видишь… Такие, как ее папаша, благополучно выкрутились, а мелкую рыбешку в сорок пятом году расстреливали пачками – без суда и следствия…

      – Совсем без суда?

      – Ну как «совсем»… Формально суды были – полевые суды, по законам военного времени. Полчаса разбирательства – и к стенке. Иногда даже по анонимному доносу.

      – Кларита, не нужно вспоминать о таких вещах.

      – О них и не забудешь, Додо. Знаешь, детские впечатления остаются на всю жизнь. Ты счастливая – у тебя было хорошее детство, обыкновенное. С куклами, со сластями, с каруселями…

      – Да, детство у меня было хорошее, – тихо отозвалась Беатрис.

      Они опять замолчали. Начался дождь. По подоконнику снаружи мягко барабанили капли, в комнате запахло теплым летним ненастьем.

      – Что у вас там сейчас делается? – спросила Клер.

      – Где – у нас?

      – В Аргентине. Я читала недавно, там была революция, какие-то беспорядки.

      – Да, – кивнула Беатрис. – Было восстание. Как это называется… попытка переворота. Месяц назад. Некоторые мои знакомые там принимали участие…

      – Ты бы, наверное, тоже принимала участие, если бы была сейчас там?

      Беатрис улыбнулась и покачала головой:

      – О нет. Зачем?

      – Ты же говорила, у вас там какой-то диктатор. Он что, сукин сын?

      – Да, и большой. Но мне до него нет никакого дела. До политики вообще, я хочу сказать.

      Клер посмотрела на нее задумчиво, словно собираясь что-то возразить, но ничего не сказала. Беатрис, подперев кулачком подбородок, прищуренными глазами смотрела в окно, на дождь в неяркие пятна синевы между тучами. Что-то неуловимо надменное в линии профиля и длинные, не по моде, волосы в сочетании с мешковатой непромокаемой курткой придавали облику аргентинки некоторую театральность – так мог выглядеть паж на сцене.

      – Черт, ты мне иногда напоминаешь орхидею, – сказала Клер.

      Беатрис, не сразу оторвавшись взглядом от окна, рассеянно глянула на подругу:

      – Напоминаю кого?

      – Орхидею, понимаешь? Такой цветок. – Клер усмехнулась. – Ясно, почему тебе нет дела до политики. Впрочем, мне тоже плевать на нее в высочайшей степени. У тебя сейчас есть любовник, Додо?

      Беатрис рассмеялась несколько принужденно.

      – Кларита, это не очень здоровое любопытство!

      – Помилуй, вполне естественное. Я почему спросила – вчера мы о тебе вспоминали в одной компании, там были Вермееры и Жюльен, и мадам Вермеер вдруг говорит – про тебя: «Воображаю, сколько у этой девочки любовников!» – а Жюльен сказал, что ты вообще обходишься без них. Вермеерша вытаращила глаза: «Как, разве и Додо лесбиянка?»

      Беатрис покраснела и возмущенно фыркнула.

      – Я так хохотала, чуть не лопнула, – продолжала, смеясь, Клер. – А потом вдруг подумала: