Противостояние. Романы. Юлиан Семенов

он слово – и полетит к чертям версия о пистолете, купленном на вокзале. Садчиков, как показалось Чите, ничего не заметил, а комиссар что-то писал на листке бумаги и, казалось, вообще в разговоре не участвовал.

      – Ч-чита, скажи-ка мне вот что… Старик Прохор с какого вокзала приезжал?

      – Вроде бы с Курского. Он там нам встречу назначил.

      – Это-то за день перед задуманным грабежом профессора и скрипача?

      – Да.

      Комиссар оторвался от своих бумаг и спросил:

      – Именно там, у Курского, Прохор и дал тебе пистолет?

      – Какой пистолет?

      – Смотри в глаза!

      – Я… смотрю…

      – Ну!

      – Ой, не надо так смотреть на меня…

      – Отвечай!

      – Я не знаю…

      – Да или нет?

      – Нет…

      – Врешь! На рукоятке есть следы пальцев Прохора!

      – Этого не может быть! Он в перчатках…

      – Вот это другой разговор, – улыбнулся комиссар, – а то «нет, нет»!

      – Дурак! – закричал Чита и стукнул себя кулаком по голове. – Осел!

      – Верно, – согласился комиссар. – Давай еще себя побей только не до синяков, а то с меня голову снимут.

      – Что мне теперь будет? Расстрел? Скажите мне правду, я умоляю вас! Только скажите мне правду! Спасите меня, я буду во всем вам помогать! Я буду все рассказывать обо всех, только защитите меня!

      – Заслуженный артист, – сказал комиссар, – тебе только Смердякова в театре играть. Не кривляйся! Если на тебе нет крови милиционера, если твои доводы подтвердятся, ты будешь жить.

      – Вы правду говорите?

      – А какой резон мне врать, сам посуди?

      Чита улыбнулся белой, вымученной улыбкой и перестал ломать пальцы.

      – Да, да, – сказал он, – какой вам резон…

      – Ч-чита, – спросил Садчиков, – ты сможешь узнать Прохора по фотографии?

      – Конечно.

      – Он по ф-фене ботает?

      – Нет, он как поп изъясняется.

      – Матом ругается?

      – Нет, я не слыхал ни разу.

      – Так. Хорошо. Ну а Сударь будет о нем говорить, как думаешь?

      – Нет. Он вообще ни о чем говорить не будет. Вы его не знаете – он же зверь, железо, а не человек.

      – З-заговорит, – пообещал Садчиков, – и н-никакая он не железка. Он ржа по-одзаборная. Завтра у т-тебя с ним очная ставка будет.

      – Не надо.

      – Б-боишься?

      – Нет, не боюсь, но все-таки не надо…

      – Надо, милый, надо, – сказал комиссар, – так что ты мужайся. И чтоб без штучек мне. Без фортелей. Вот ручка, бери печенье, пей чаек, сиди и пиши мне все про дедушку Прохора. Подробно пиши, бумагу не жалей. Усек, Чита?

      – Усек, товарищ комиссар.

      – Ну тогда молодец. И запомни – гусь свинье не товарищ, так что ты меня впредь гражданином величай.

      – Простите, гражданин комиссар.

А Сударь-то наглец

      Когда Читу увели в камеру, комиссар внимательно прочитал все написанное им, а потом передал Садчикову. Покачал головой, отошел к окну, закурил. Серый рассвет делал небо бездонным и близким. Было