Песнь Сорокопута. Ренессанс. Фрэнсис Кель

будем вдаваться в детали. – Люмьер подмигнул мне. – Фактически меня отстранили от учёбы.

      – Почему?

      – Было слишком много идиотов, поносивших императорскую семью. Они не хотели отстаивать свою позицию на дуэли.

      Да, Люмьер Уолдин точно фанатик. Мои опасения оправдались. Не знаю, хорошо это или нет, но сейчас он был согласен стать моим наставником, а это единственное, что мне было нужно.

      – Спасибо.

      – Поблагодаришь после того, как об этом узнает Гедеон… – сказал Люмьер, а затем добавил: – Если мы останемся живы.

      – Что он, по-твоему, может сделать?

      – С его богатой фантазией? – присвистнул Уолдин. – Боюсь представить. Например, подставить, и мистеру Бруму придётся выгнать меня из Академии.

      – Это как-то чересчур.

      Мы медленно направились в сторону выхода из парка.

      – Я рад, что ты ещё не сталкивался с этой его стороной. Когда Гедеон чего-то хочет, он этого добивается. А если не добивается, то не больно-то и хотел.

      – У меня чувство, что мы с тобой о разных людях говорим.

      – Но я, в отличие от тебя, с ним хотя бы говорю, – подколол Люмьер. – В детстве он был хитрецом. Подставлял меня ради веселья, а мой отец был строгим. Ремнём выбивал дурость, считая, что это я вечно устраиваю шалости. Ну, какие подозрения могут пасть на спокойного и вежливого Гедеона Хитклифа, который, даже когда сидит, спину держит ровно, ручки на коленках, и взгляд у него такой кристально чистый. У него всегда были выглаженные галстуки и начищенные туфли, а в руках книжки. Я долгое время считал, что он просто таскает их с собой для образа, пока не поймал его за чтением. Он ко всем обращался «мистер», «миссис» или «сэр». Устраивал мелкие взрывы, подрывал петарды, подставлял прислугу или преподавателей, но у него всегда было алиби. Кому доставалось? – Люмьер улыбнулся, словно эти воспоминания грели душу. – Конечно, мне. И руки у меня то запачканы в грязи из-за игр, то исписаны ручкой после выполнения домашнего задания. На голове бардак, на лице следы от джема, мятая рубашка и порванные шорты. Просто Том Сойер, не иначе. У Гедеона с детства ловко подвешен язык и чистоплотность в крови.

      – А ещё взрывной характер и проблемы с гневом.

      – Да, знаю об этом, – кивнул Люмьер. – Я думаю, вспышки гнева у него появились после переворота. Мы с ним стали свидетелями жестоких сцен. Легко спятить. Но не переживай, он работает над этим с психиатром.

      – С кем? – Я остановился.

      Люмьер замер в шаге от меня.

      – Ты, по всей видимости, не знал? Неудивительно. Он, скорее всего, держит это в секрете.

      – Отец тоже предложил мне посетить психиатра.

      – У тебя тоже проблемы с гневом? – удивился Люмьер.

      – У меня проблемы с тёмной материей.

      Мы вновь двинулись дальше.

      – Тебе нужно больше тренироваться.

      – Знаю, – буркнул я, ускорив шаг.

      – Дать уроки по тёмной материи?

      – А ты можешь? Какие у тебя оценки по практике?

      – Обижаешь. Я второй после Гедеона.