Песнь Сорокопута. Ренессанс. Фрэнсис Кель

себя в руки и посмотрел отцу в глаза. До этого я малодушно избегал его взгляда, уставившись на ковёр. Мне очень хотелось увидеть его реакцию.

      – Да, выбрал.

      Вообще не выбрал, даже думать об этом не смел. Какие тут наставники, когда совсем недавно я узнал о том, что всё кругом обман.

      – И кто это?

      Отец нетерпеливо барабанил пальцами по столу.

      – Люмьер Уолдин.

      Надеюсь, он не успел выбрать себе другого первокурсника.

      Отец удивлённо посмотрел на меня, повторил: «Люмьер Уолдин?» – словно пробовал имя на вкус.

      Я ждал его вердикта.

      – Хорошо, – произнёс он, словно сам был изумлён моим выбором, но в конце концов остался доволен.

      Просто камень с души. Ещё бы Люмьер знал об этом.

      – Ты спросил его? Или это он тебе предложил?

      Я чуть было не ответил «да» на два противоположных вопроса.

      – Я, то есть он, – торопливо выпалил и прикусил губу, чтобы не ляпнуть что-то ещё. Помедлив, снова ответил: – Точнее, это был я. Спросил его, может ли он быть моим наставником. Так всё и было.

      «Господи, – пронеслось в моей голове, – помолчи, ни слова больше». Я самолично рыл себе яму.

      – Люмьер – достойный выбор, – ответил отец спустя минуту.

      – Я хотел сказать вам кое-что ещё, – набравшись храбрости, произнёс я.

      – Да?

      Я поднялся, надеясь, что, если буду крепко стоять на ногах, моя тирада прозвучит убедительнее.

      – Скэриэл мой друг, нравится вам это или нет. Я буду с ним дружить, потому что он хороший человек. Он не совершал ничего плохого. Если родиться полукровкой – это ошибка, то я жалею, что родился чистокровным, – враждебно выпалил я.

      VI

      Отец выглядел так, словно его огрели чем-то тяжёлым по голове.

      Удивление сменилось замешательством, я впервые видел его в таком состоянии. Он глубоко вздохнул и быстро взял себя в руки. Теперь отец смотрел сурово, я бы даже сказал, с подозрением, как будто не верил, что эти слова были произнесены мной.

      – Жалеешь, что родился чистокровным? – с расстановкой повторил он и смерил меня убийственным взглядом.

      Тело покрылось холодным липким потом, ноги задрожали, ещё чуть-чуть, и подкосились бы. От былой уверенности не осталось и следа. Я сжал руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

      Его разочарованию не было предела. Не отрывая взгляда, отец медленно поднялся. Мне хотелось отвести глаза, спрятаться, забиться куда-нибудь и переждать бурю, но я заставлял себя, требовал: «Смотри ему прямо в глаза, покажи, что ты уверен в своих словах, даже если внутри ты весь содрогаешься от страха».

      Когда внушительная фигура появилась напротив, ко мне пришло пугающее осознание. Отец никогда не согласится с моим мнением, никогда не примет Скэриэла и не вернёт Кевина. Я так и останусь для него чужаком, посягнувшим на всё святое в этой семье и попытавшимся оспорить его авторитет. Я шёл по лезвию ножа, рискуя всем.

      – Ты никогда не голодал, Готье, – его голос звучал строго, – у тебя были дорогие игрушки в детстве, ты учишься в лучшем заведении, тебя окружают