Три комнаты на Манхэттене. Жорж Сименон

бежали.

      Прохожие останавливались, провожали взглядом газетчиков, и на их лицах я заметил то же озабоченное выражение, какое поразило меня сегодня у отца с матерью.

      – Газета «Пти паризьен»… Специальный выпуск… Расстрел Феррера!.. Читайте подробности смерти Феррера…

      Я понимал: что-то назревает и весь день какой-то особенный. Первое тому свидетельство: газетчики никак не отдышатся от бега. Второе: пять-шесть мужчин – рабочие, купившие газеты, сошлись кучкой, и к ним тут же направились двое полицейских.

      – Давай-давай!.. Расходись!.. Никаких сборищ…

      Рабочие отходили медленно и неохотно. Полицейские бесцеремонно их подталкивали. Приказчики из бакалеи Визера в серых халатах стояли на пороге магазина вместе с покупателями. На что они глазеют? Что тут происходит?..

      – Читайте подробности казни Феррера…

      Один из продавцов газет был в старом картузе с изломанным козырьком, что в моих глазах сразу относило его к категории тех, кого матушка называла оборванцами. Голос у него звучал хрипло. Казалось, он кому-то или чему-то бросает вызов. На нем даже не было пальто. Он бежал все так же согнувшись, а газеты его мокли под дождем.

      – Читайте…

      Я чувствовал вокруг какое-то скрытое удовлетворение, удовлетворение тем, что назревало, драмой, которая давно готовилась и наконец разыгралась.

      – Господи… – вздохнула матушка, увлекая меня за собой, словно опасалась, что сейчас начнется драка.

      – Читайте…

      Сделав крюк, матушка перешла на противоположный тротуар, чтобы не проходить мимо рабочих, которые отступали нехотя, с явной досадой.

      – Опять жди забастовок…

      Неужели она обращалась ко мне?

      Во всяком случае, дойдя до нашей двери, она вздохнула с облегчением. Правда, так бывало всегда. Матушке дышалось свободно лишь у себя в лавке, среди полок, забитых штуками коленкора. В лавке оказалось два или три покупателя, точно уж не помню. Даже не сняв с себя пальто, матушка встала за прилавок.

      – Чем могу служить, мадам Жермен?.. Жером!.. Ступай наверх к отцу…

      В комнате купленная на распродаже громоздкая кровать красного дерева заняла место моей. А мою поставили в спальню родителей, в проеме между двух окон. В наше отсутствие отец, должно быть, посылал Урбена за стеклом. Теперь, вооружившись блестящим маленьким инструментом, он резал стекло, чтобы вставить в рамку с портретом тети Валери.

      – Мать нашла, что хотела?

      – Она купила мне охотничий костюм и башмаки.

      Окно полумесяцем не занавешивали. Я посмотрел на улицу и в доме напротив увидел Альбера – он ел тартинку с вареньем, – и еще я увидел подол черной юбки и черные войлочные шлепанцы его бабушки.

      – Подай-ка мне со стола гвоздь.

      Забивая его, отец спросил:

      – Что это кричат на улице?

      – Расстреляли Феррера…

      – Тем лучше!

      Я так и не понял, к чему относилось отцовское «тем лучше». Он уже думал о другом.

      – Если тетя спросит, давно