Вкус подчинения. Любовь Попова

давить мне между ног, я чувствую себя легкой, невесомой, готовой взлететь.

      Я ловлю ртом воздух, хватаю его за запястье, качаю головой, умоляю. Себя. Его.

      – Не надо. Это не… – правильно.

      – Это просто эксперимент, – хрипло шепчет он и вдруг рисует языком узор от шеи к уху, оставляя влажный след, и в это же время резко пробирается рукой за пояс колготок, находя до постыдного мокрые лепестки, скрывающие позорно набухший клитор.

      Он сжимает челюсти, лбом касается моего.

      – Просто эксперимент, – рычит он мне в губы и накрывает их в глубоком поцелуе.

      Глава 8

      Страх. Он тисками сжимает внутренности. Как яд распространяется в теле, отравляя, заставляя застыть как каменное изваяние. И просто принимать все то, что делает со мной этот хищник. И жадный поцелуй, которым он пробует на вкус мой пассивный рот, и пальцы, кружащие вокруг клитора, как змея вокруг добычи, дразняще, подготавливая к чему-то неизведанному.

      Я его добыча, и я должна трястись, но сквозь туман страха я чувствую вспышки острого пряного возбуждения.

      Я уже и забыла, что могу его испытывать. Я уже и забыла, каково это – быть… Порочной и грязной. И даже хотеть этого.

      Одним весенним днем из меня буквально выбили все желания.

      Я трясусь в руках незнакомого мужчины, слабо пытаясь оттолкнуть их. Одну на шее, другую между ног. Впиваюсь ноготками в дубленую кожу, чувствуя, как по пальцам стекает кровь.

      Но ему все нипочем.

      Ни единой поблажки. Ни одного шанса спастись от странных, волнующих, таких неправильных чувств и эмоций.

      – Не надо, не надо, – шепчу, хотя хочу кричать, пока его пальцы так ласково поглаживают половые губки, кончиками задевая чувствительную точку.

      Надавливая на нее и тем самым запуская механизм моей погибели. Спасения нет.

      И я, как последняя шлюха, извиваюсь всем телом, оно просит чего-то… Чего-то… Запретного. Порочного. Оно жаждет вкусить принуждения.

      – Тихо, тихо, – говорит он и зарывается носом в ложбинку между грудей, пытаясь отодвинуть чашечки простого хлопкового бюстгальтера.

      И тело как натянутая струна. Музыкант играет на ней своими пальцами снизу, а сверху продолжая сдавливать шею. Музыкант играет, заставляет меня захлебываться и рыдать от силы накативших эмоций.

      – Не надо, не надо. Я не хочу…

      Струна вдруг натягивается до основания, как только он начинает тереть внизу сильнее, чаще, почти остервенело, а его губы прикусывают плоть на груди.

      Но чего-то не хватает. Всего шага, чтобы достичь неизвестной границы и рухнуть вниз.

      – Кончай, сейчас, – с рыком приказывает он мне в губы, и струна, получив команду, рвется со звоном.

      Я вскрикиваю, сотрясаясь всем телом в неожиданном, постыдном экстазе. И если бы не рот, вновь накрывший мои губы, мой крик разнесся бы по всей больнице.

      Я опадаю в его руках, как размякший лист бумаги. Он успокаивающе целует, языком долго водит по губам, увлажняя, и я, полуприкрыв веки, вижу, как он улыбается, а по его виску стекает капелька.

      Во