Безымянное имя. Избранное XXI. Книга стихотворений. Вячеслав Шаповалов

из щелей задуло – скудости простительная грусть.

      Время вас одело и обуло. В общем-то – обуло… Да и пусть.

      Из минкульта сытые холопы строго бдят, куда растет лоза:

      нежный профиль мальчика Телёпы, лошади кровавые глаза,

      вздох листвы – и небесами мая зачарован мир на полчаса,

      вспухнет под камчою кыз-куумая[6] алая на теле полоса,

      замирает Чуйская долина, но полвека длится этот сон —

      юные взлетают лебедино и трепещет музыка «Чолпон»!..

      Небо их под куполом манило, жаждой славы мучило и жгло

      тех, кого вскормило и – споило это золотое ремесло.

      Как они случайны и мгновенны – жизни человеческие! – тьма,

      мальчики и девочки арены, юная Киргизия сама…

      Что потом случилось с ними всеми – о, куда арены алый круг

      распрямило и швырнуло время, и поводья вырвало из рук?

      Как, не слыша праведного гула в чёрной запредельной высоте,

      в мастерской художника Джамбула, на его умолкнувшем холсте,

      юной, распластавшись на мольберте, умирала в синей тишине

      та, что стала прахом раньше смерти

                                    и спилась в затерянной стране.

      Сумрачным районным декадансом рысь твоих коней оборвалась,

      время поглумилось над пространством,

                                    выпросталась тройственная связь,

      где под звёздной чёрною рекою, тайной плоти распалив сердца,

      клоунесса тонкою рукою обнимает сына и отца,

      старятся юнцы, гниёт эпоха, зло идет по курсу за добро —

      профиль молодого скомороха, фас у фаллоса политбюро…

      Журналист состарится, уедет навсегда, на вечную войну,

      где земное солнце долго светит, в ближнюю восточную страну,

      бедный, там трясущиеся пейсы гладит, не спросив у стариков,

      с Македонцем доходили ль персы до его синайских берегов.

      Помнит ли о юности в Союзе, улицей Дзержинкою рожден,

      выставив короткорылый «Узи», как правозащитный микрофон?..

      А в ответ, вся в небесах Шагала, на метле, прекрасная, летит

      цирковая юная шалава, вечности оживший трансвестит!..

      Не сорвись, любимая, с небесной скользкой и нечистой высоты,

      жизнь тебе дарована над бездной – если это ты. Но вдруг – не ты?

      Вслед нам строгий Пётр и кроткий Павел смотрят, с губ срывается:

      – Почто,

      Господи, почто ты нас оставил?!..

      Но безмолвен купол шапито.

      Вечерний звон

      Реквием русскому паломничеству в Киргизию

      Атанды олтургондо – эненди бер!..[7]

1Путь из Верного через перевал Кегень: надежда

      Господи благослови

      алеет восток смуглеет восторг далёко где-то исток

      кипящий поток надежды глоток детей на бричке с пяток

      чуждого неба яростный день облака лоскуток

      крутой Кегень обрывов кремень жри с голодухи ремень

      чуждого дела горький итог империи дымный

6

Камча – плеть всадника. Кыз-куумай («Догони девушку!») – киргизская конная игра.

7

«Убийце твоего отца отдай мать!» [Здесь: Не помни зла] (кирг. посл.).