Группа. Как один психотерапевт и пять незнакомых людей спасли мне жизнь. Кристи Тейт

сказал, что включит меня в группу. Не следовало удивляться, но слово «группа» подействовало на меня, как удар под дых. Там будут люди – люди, которым я могу не понравиться, которые будут лезть в мои дела и нарушать эдикт матери: не выставлять свои психические мучения на всеобщее обозрение.

      – Я не могу заниматься в группе.

      – Почему?

      – Моя мать была бы против. Много людей, и все узнают о моих делах…

      – Так не говорите ей.

      – А почему я не могу ходить на индивидуальные сеансы?

      – Группа – единственный известный мне способ привести вас туда, куда вы хотите попасть.

      – Я дам вам пять лет.

      – Пять лет?

      – Пять лет, чтобы изменить мою жизнь, а если не получится, я пас. Может, покончу с собой.

      Я хотела стереть с его лица эту улыбку, хотела, чтобы он знал: я не стану торчать здесь вечно и каждый раз тащиться в деловой центр города, чтобы поговорить о своих чувствах с другими надломленными людьми, если в жизни не будут происходить какие-то существенные перемены. Через пять лет мне исполнится тридцать два. Если в этом возрасте у меня по-прежнему будет гладкое, непривязанное сердце, я с собой покончу.

      Он подался вперед.

      – Вы хотите, чтобы в течение пяти лет в вашей жизни появились близкие отношения?

      Я кивнула, мужественно терпя дискомфорт от пристального взгляда.

      – Мы можем это сделать.

      Я боялась доктора Розена, но стану ли я сомневаться в психиатре, получившем образование в Гарварде? Его сила – этот смех, эти утверждения – меня напугала, но и заинтересовала. Такая уверенность! Мы можем это сделать.

      Стоило согласиться на группу, и в меня сразу же вселилась уверенность, что с доктором Розеном непременно случится какая-то катастрофа. Я воображала, как двенадцатый автобус наезжает на него перед «Старбаксом». Я представляла, как его легкие обрастают злокачественными опухолями, как его тело поддается боковому амиотрофическому склерозу.

      – Если встретишь Будду на дороге, убей его, – сказал доктор Розен на нашем втором сеансе в ответ на рассказ об этих страхах.

      – А вы разве не еврей?

      Фамилия еврейская, «мазл тов», домодельное кружево с буквами иврита, украшавшее стену напротив дипломов.

      – Это выражение означает, что вам следовало бы молиться, чтобы я умер.

      – Зачем?

      – Если я умру, – он хлопнул в ладоши и улыбнулся улыбкой чокнутого проказника, – появится кто-то лучше меня.

      Его физиономия едва не трескалась от радости, словно он верил, что случиться может что угодно – вот вообще что угодно, – и это будет чудеснее и лучше всего, что было раньше.

      – Однажды на пляже на Гавайях я стала свидетельницей несчастного случая. Человек, с которым я там была, утонул – я ощутила подъем в груди, глядя, как расширяются его глаза при виде моей сдетонировавшей бомбы.

      – Иисусе! Сколько вам было?

      – Без трех недель четырнадцать.

      Тело завибрировало от тревожности, что случалось