После мюзикла. Пётр Межурицкий

за жизнь без адских смут,

      но матросики-братишки

      Зимний все-таки возьмут,

      Кремль возьмут и даже МХАТ —

      вот и весь матриархат.

      «Эластичен нравственности остов…»

      Эластичен нравственности остов,

      но что у семитов, что арийцев

      не бывает, друг, не будь я Постум,

      чтоб ворюга был не кровопийцей.

      Впрочем, засиделся на земле я,

      но и на луну ночами вою —

      кто ты, говоришь, тебе милее?

      С сердцем как, с ногами, с головою?

      Антиисход

      Когда погибнет всё живое —

      а всё живое не погибнет, —

      поникнув гордой головою,

      свалю я именно в Египет.

      Пускай там редко видят солнце,

      пусть там сплошная глушь лесная,

      пусть он хоть Марсом назовётся,

      я всё равно его узнаю.

      И кто б ни баловал нас – боты,

      а может быть, и впрямь – планиды, —

      я не останусь без работы,

      но буду строить пирамиды.

      И душу скорбью мировою

      в потехи час утешит Моцарт,

      когда погибнет всё живое,

      а жить, однако же, придётся.

      «Что смертным ухабы…»

      Что смертным ухабы —

      конец предрешён —

      воскреснуть хотя бы,

      и то хорошо.

      Относительность

      Мир таков, каков мне дан,

      но и сам я данник —

      разумеется, Майдан

      лучше, чем Майданек.

      Что ж не спросишь: почему?

      Тоже правда. Как кому.

      «В итоге или, прямо скажем – в сумме…»

      В итоге или, прямо скажем – в сумме

      реальный наблюдается астрал, —

      от старости ещё никто не умер,

      от молодости кто не умирал,

      поэтому согласно теореме

      о пользе в топкой местности слеги,

      прохожий, не теряй напрасно время,

      почти меня и сразу же беги!

      Иосиф и лев

      Иосиф Сталин русский занял трон,

      а Троцкого судил Синедрион,

      Льва удостоив участи барана,

      что, между прочим, правда, как ни странно

      «Хоть я не верю в антибога…»

      Хоть я не верю в антибога,

      его в природе слишком много,

      что ей, однако, не во вред —

      она сама его портрет,

      на коем лирик и романтик,

      и в этом фишка, винтик, фантик —

      не чисто зверь с его числом,

      но типа юноша с веслом.

      «Жизнь – это театр…»

      Жизнь – это театр,

      в нём ангелы – суфлёры,

      и я всё чаще слышу Голоса

      с тех пор, как начал тексты забывать.

      «Ценят по-разному…»

      Ценят по-разному

      жизнь эту бисову

      братья по разуму,

      сёстры по вызову

      Письма лишнего человека

      Письмо Онегина к Татьяне

      лет на пятнадцать точно тянет,

      хотя виновный и не вор, —

      я