Почти три года. Ленинградский дневник. Вера Инбер

пробив лед. Столб огня при этом взметнулся выше трубы нашей котельной. А в ней сорок метров.

      Сила огня – потрясающая. У нас в комнате можно было читать…

      Была очень занята все это время, день так короток, света нет. Хозяйства хоть и никакого, но все равно ежедневно надо что-нибудь шить либо штопать. Моя мания порядка обходится мне дорого. С другой стороны, именно сейчас надо особенно следить за чистотой.

      Но все же многое успела: вчера написала 7 строф.

      7 * 6 = 42. Для меня это много. Поэтому я не сразу написала об А.

      А. – наш москвич. В настоящее время пишет (насколько я поняла) «философский трактат» «Дух войны».

      В связи с этим решил, что ему надо взглянуть на Ленинград. Кроме того, у него тут родные жены, которые, ясное дело, голодают.

      Не знаю, что из этих двух причин было важнее, но, как бы то ни было, А. добился почти невозможного: прилетел сюда на военном самолете, который вез ордена и дензнаки.

      Узнав от Кетлинской мой адрес, А. явился вечером ко мне. Мне позвонили по внутреннему телефону из кабинета Бориса Яковлевича, что меня хочет видеть «писатель из Москвы».

      Писатель из Москвы? Боже мой! Закутавшись в платок, я сбежала вниз, в этот ледяной мрак.

      При свете коптилки я увидала А. Лицо его мне было знакомо. Но, как это часто бывает со мной, я не знала, кто это. И все же, почти незнакомый, как он был мне дорог! Это был человек оттуда.

      Я обняла его. Я себя не помнила от радости. Усадила его на диван.

      – Говорите, рассказывайте, – повторяла я.

      Он смотрел на меня с нежностью и жалостью. Изменилась я, наверно.

      В разговоре он, как о чем-то таком, что мне уже известно, сказал о гибели Афиногенова в Москве.

      – Не может быть! – закричала я, вспомнив афиногеновские глаза, веселую, плутовскую ямку на щеке, его легкую поступь по жизни: ему все удавалось. – Погиб!..

      Неправда! Не может быть! – Но тут же поникла головой. – Нет, правда. Наверное, так и есть.

      А. пришел на другой день. Мы прошлись с ним по больничному двору. Он смотрел на наши здания, на оледенелые деревья. На лица людей. Он не мог говорить. Он был ошеломлен.

      Теперь он уже улетел в Москву.

      17 января 1942 года

      Полчаса тому назад был короткий, но довольно сильный обстрел. Когда он кончился, И. Д. ушел на главный почтамт отправить деньги своим и Жанне. Районные почтовые отделения не работают: нет света, о тепле уже не приходится говорить. А в одном, где, по слухам, была свеча, все до одного не вышли на работу: больны или умерли. Из-за отсутствия света не работает и банк. В частности, я по этой причине не могу получить деньги на радио. Говорят, что будут платить в третьей декаде января.

      Хорошие вести с фронта. На радио сказали мне, что Федюнинский начал генеральное наступление. И что в районе озера Ильмень идут бои, о которых немцы пишут, что по масштабам они превосходят московские. Но эти, быть может последние, испытания Ленинграда – самые тяжкие.

      А тут еще морозы.

      Леля П., которую мы устроили сестрой-хозяйкой в военный