В сумерках. Книга первая. Любовь Соколова

кивал, поеживаясь. «Все же холодно ему в этом пальто. Хоть и шарф, а холодно, – подумал Михаил. – Побежит – в полах запутается».

      – Ты вот что, полы подвяжи ремнем. Силуэт не такой запоминающийся, если полы подвязать. Потом развяжешь, хрен кто тебя опознает.

      Кирилл и с этим наставлением согласился. Разошлись.

      Михаила от волнения колотило. Пока ждал колонну, дважды сбегал с насыпи отлить. «С перепугу, видать. Кому расскажешь – засмеют», – думал он вслух, пережидая очередной товарняк. Его обдало воздушной волной от состава – страшно, как бы не затянуло под колеса. Физический страх заглушил на время тот, основной, от которого ныло под ложечкой. Дальше все получилось просто. Когда колонна вошла под мост, Михаил вынул двумя руками заранее разделенные пачки листовок. Швырнул. Перебежал на другую сторону, прыгая через рельсы, и швырнул еще раз с обеих рук. Не глядя вниз, кинулся бежать по рельсам прочь, скатился с насыпи и, петляя между огородами частного сектора, стараясь не срываться на бег, чтобы не привлекать внимания, вышел на центральную улицу. Чисто сработал. На него, кажется, даже собаки не лаяли.

      Кирилл поступил точно так же. С той только разницей, что спустился с насыпи прямо к трамвайной остановке, отпустил подвязанные полы пальто, надел кроличью шапку-ушанку и поехал праздновать 51-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции.

      В тот день они нарочно вместе не сходились, даже не созванивались – конспирация. Впрочем, домашний телефон имелся только у Веника, то есть у родителей Крайновых. Ну, допустим, позвонишь, а мать в соседней комнате возьмет трубку и разговор услышит. Зачем рисковать?

      На следующий день оперативное совещание на квартире Крайновых проходило в состоянии общего восторга. Наблюдатели – Илюха с Василием – рассказали, как народ охотно расхватывал листовки, полагая, что это праздничное приветствие. Даже читали вслух название про социалистическое отечество.

      – Знакомый текст, это ведь с детства учат, как «Отче наш», – смеялся Кирилл.

      – Ну, сейчас никто «Отче наш» не учит, – заметил Веник.

      – Ну, а потом? Потом что? – торопил Михаил.

      – Потом стали по-разному. Одни выбрасывали, комкали, другие комкали и за пазуху прятали, по карманам, – рассказывал Гришаня, дежуривший в колонне химзавода.

      – А студенты-то непростые оказались, – сообщил Василий. – Ты прямо на юридический факультет всю пачку высыпал. Они тоже сначала думали, хохма праздничная, но как раскусили, стали сдавать вещественные доказательства преподавателям. А те быстро сообразили, что к чему. Стали высматривать, кто лишний у колонны трется, меня чуть не замели. Обыскали даже, а ничего при мне нет, отпустили. Я фамилию назвал Кузнецов, как у деда по материнской линии, имя-отчество тоже его.

      – Зря. Надо было совсем чужое, вымышленное назвать.

      – Ну кто ж знал? А придумать быстро не получилось. Замялся бы, так не поверили бы.

      – Значит, так: каждому придумать запасное имя, – велел Михаил.

      – Псевдоним, –