Письма из Лондона. Дженнифер Робсон

сообщил, что сегодня идет на концерт в Национальную галерею.

      – Кто-нибудь хочет со мной? Мэри?

      – Иду.

      – Найджел? Нелл? Питер? Руби? Ну же. Немного культуры вас не убьет.

      Другие пробормотали отговорки, но Руби была заинтригована приглашением.

      – А что это за концерт?

      – Классической музыки.

      – Я…

      – Только не говорите мне, что вы из тех людей, кого интересует только современная музыка. Танцевальные оркестры со своими барабанами, саксофонами и скрежещущими кларнетами. Все составляющие ночного кошмара, – проворчал он.

      – Вы бы так не говорили, если бы сходили на концерт Бенни Гудмана.

      Нелл в другом конце комнаты радостно взвизгнула:

      – Ты слышала, как он играет?

      – Только раз, примерно год назад. Это было чудесно.

      Билет на концерт был таким дорогим – она чуть в обморок не упала: больше двух долларов, но как только мистер Гудман вышел со своим кларнетом, она оказалась на небесах.

      – Я настаиваю на том, чтобы вы пошли на концерт, – сказал Кач, обрывая ее воспоминания. – Я уверен, вам он понравится гораздо больше, чем сногсшибательное синкопирование мистера Гудмана.

      – Хорошо, – согласилась Руби. – Если настаиваете.

      Наверняка она услышит что-то новое, а это не может быть плохо.

      – Ну, скажем, без четверти двенадцать. На тот случай, если там будет очередь. Мы можем поесть что-нибудь в кафе галереи.

      Они все вернулись к своим столам, своим конкретным занятиям, которые вытеснили из их голов другие заботы, а Руби задумалась над тем, как лучше подать ту историю, над которой она работала: один день сотрудницы Женской волонтерской службы. Найджел предложил ей позвонить «кое-кому» в эту службу и попросить, чтобы связали с подходящим человеком, готовым дать интервью, но Руби соглашалась прибегнуть к этому варианту только в крайнем случае. Прямое обращение в ЖВС будет напрасной тратой времени, поскольку там неизбежно начнутся сомнения официальных лиц – кого выбрать на эту роль. И высока была вероятность, что ей устроят интервью с личностью, в которой столько же жизни, сколько в промокшем картоне.

      – Готова?

      Она подняла голову и увидела возле своего стола Мэри и Кача.

      – Прошу прощения – потеряла счет времени. – Она сунула блокнот в сумочку, сняла с вешалки шляпку и плащ. – Куда, вы говорите, мы направляемся?

      – На Трафальгарскую площадь, – ответил Кач. – Концерты проводятся в подвале Национальной галереи.

      Они повернули на юг, прошли к Темзе и, как ей показалось, в направлении станции метро «Блэкфрайерс».

      – А зачем вообще эти концерты? Я думала, люди слишком заняты для таких вещей.

      – За что мы сражаемся, если не за красоту искусства? – пролаял Кач и, словно услышав грубость своего голоса, сконфуженно улыбнулся Руби. – Извините, для меня это как красная тряпка – я имею в виду, слова о том, что мы все, если хотим добиться поражения Гитлера, должны уткнуться носами в главное и не обращать внимания ни на что другое. Я не согласен, поэтому-то я и иду на