Земли обетованные. Жан-Мишель Генассия

противном случае развязать против него войну! И отец смирился. Тогда я решил обойтись без них – у меня было скоплено немного денег, но, когда я заявился в агентство, чтобы купить билет, там потребовали официальный документ, заверенный в комиссариате полиции, без которого никакого билета не будет.

      В общем, я оказался в тупике.

      Камилле Толедано, до востребования,

      Хайфа, Израиль

      Вторник, 13 июля 1965 года

      Дорогая Камилла,

      у меня скверные новости. Я не смогу приехать к тебе, как собирался. Мать наотрез отказалась выдать мне разрешение на выезд из Франции, а отец ничем не может помочь, так как он проиграл бракоразводный процесс, а это значит, что она осталась моей опекуншей, хотя и позволила мне жить у него.

      Я вынужден отложить эту поездку в ожидании, что подвернется какой-нибудь способ покинуть страну. Один вариант все-таки намечается, но он потребует гораздо больше времени. А сейчас я в полном отчаянии, мне так хотелось встретиться с тобой! Что ж, придется потерпеть еще.

      Одна скромная, но хорошая новость: я перешел на второй курс. Хотя у меня нет никакого стремления к занятиям, они скучны, бессмысленны и все равно ни к чему не приведут.

      Я думаю о тебе каждый день. Пиши мне, сообщай, как ты живешь.

      Мишель

* * *

      …Как бы мне хотелось, чтобы Игорь меня простил, и не потому, что я спас ему жизнь, а потому, что я его брат и он меня любил. А я не хотел возвращаться к нашим разборкам. Я ждал его прощения целых двенадцать лет. И наконец понял, что не дождусь никогда. Но я на него не в обиде. Я сам во всем виноват. Я совершил столько преступлений и был свидетелем стольких других, что не заслуживаю никакого милосердия. Нужно платить за свои ошибки, это правильно. В любом случае жить мне осталось недолго. Я не хочу лечиться, да от моей болезни и нет лекарства… На моих похоронах не хочу никаких молитв. Мне безразлично, что со мной сделают. Об этом не беспокойся. Даже если меня бросят в общую могилу, это не имеет никакого значения. Кроме тебя, никто, наверно, не придет положить цветы туда, где я буду лежать… Трудно заканчивать это письмо – столько еще хотелось бы сказать. Сейчас, когда я ухожу, я спрашиваю себя, не лучше ли остаться, чтобы засвидетельствовать все случившееся. Но нет, полагаю, что лучше прекратить все это.

      Мэтр Жильбер читал мне и Вернеру Сашину исповедь довольно взволнованным тоном, когда в комнату бесшумно вошел мэтр Руссо, наградив нас понимающей улыбкой.

      – Ну что ж, господа, имея такой документ, можно считать, что Игорь Маркиш спасен. Придется увеличить сумму гонорара на десять тысяч франков: этот новый документ требует от нас сумасшедших усилий, но вы можете выплачивать их в два приема. Как только я получу первый транш, я немедленно и лично вручу это неоспоримое доказательство судье Фонтену, с которым меня связывают дружеские отношения, и воспользуюсь этим, чтобы испросить освобождение подсудимого.

      Мы вышли из кабинета, успокоенные, а Вернер, по-прежнему