Солнце мертвых. Пути небесные. Иван Шмелев

не уступит, чистый смалец!

      Сосед Верба, сумрачный винодел-хохол, нарочно зашел к Прибыткам. С год не захаживал – все серчал, что перебили у него аренду Пристани. Не утерпел – пришел:

      – До козла вашего прийшов, Марина Семеновна… що це за дыво?!

      Покрестила в уме Марина Семеновна козла, отплюнулась влево неприметно: сглазит еще Верба – темный глаз.

      – Ну что ж, поглядите, сосед… с доброго глазу. Растет божья тварь. Козлик, грешить не буду… радостный растет козлик, в мяске да в сальце…

      Смотрел Верба на козла пристально, вдумчиво. И так, и этак смотрел. И так руки складывал, и так. И голову по-всякому выворачивал – в душу вбирал козла.

      И Марина Семеновна смотрела и на козла своего, и на Вербу, и его, и козла своего вбирала в душу, переполнялась. Ждала – готовилась.

      – Ну вот шшо я вам, соседка, обязан сказать… – выговаривал-таки Верба вдумчиво, подергав повислый ус. Сердце даже зашлось у Марины Семеновны, – сама после до точки рассказывала в Глубокой балке. – Это я так вам обязан сказать, Марина Семеновна… по-доброму, по-сосидски если… що не бачу як… мов, це даже и не козел…

      – Как – не козел?! – взметнулась Марина Семеновна. – Да який же, по-вашему, козел бувает?!

      – Верьте моему слову, Марина Семеновна… не козел, а… Государственный банк!

      Так и потекло сердце у Марины Семеновны – растеклось в торжество и гордость: великая была она хозяйка!

      – И вот опять шо я вам кажу, соседка… С таким козлом зиму вы вот как переживете! Пудика на полтора – на два…

      – Не скажите… на два с гаком! Смальца с него сойдет…

      – …Двенадцать фунтов.

      – Ну, не скажите! У меня глаз наметанный… Да чтоб у меня никогда ни единой козочки не водилось… – до полпуда выйдет!

      – Ни-ни-ни… Марина Семеновна… никак не думаю. А впрочем… к пятнадцати, може, капнет…

      – Вы его за ножку потяните, сосед… под пузико…

      – Да Боже ж мой, да я ж и так вижу… по його хвисту! Прямо – рента…

      Оглядел еще и еще, потянул за бородку и пошел вдумчиво.

      Оба – хозяева искони. Оба пропели славу творящей жизни. Кому понятно молитвенное служение на полях, в садах и хлевах – песнь славословия рождающемуся ягненку, в колос выбивающимся хлебам? Понятна она душе парящей, сердцу, живущему в ласке с землей и солнцем; понятна уху хозяина, которое слушать умеет прозябание почек в весеннем ветре, в благодатных дождях, под радугой. Дики и непонятны эти земные песни душе пустой и сухой, как выветрившийся камень. Жадная до сокровищ скопленных, она назовет молитвенные мечты хозяина пошлым словом – выдуманным безглазыми – мещанство! В хлеве и поле тучном она увидит только одно – корысть.

      Отец дьякон, хозяин тоже, нарочно поднимался из городка – лицезреть мифического козла. Сказал:

      – На четырех ножках – беспроигрышная лотерея! Вас, Марина Семеновна, во главу угла всякого хозяйства поставить можно. За такого, с позволения сказать; козлофона, медали давали в прежние времена! Этот ваш