Город и псы. Михаил Юрьевич Кравченко

огня, после чего раскурил маленькую, щербатую трубочку, наполняя восьмигранное пространство юрты пряным ароматом незнакомых таёжных трав. Дымок его трубки тотчас слился с белесыми струйками дыма, восходящего с горящего очага к отверстию в потолке крыши. От выпитого стало теплее, но всё равно, снежная прохлада тайги незримо присутствовала в утробе этой странной древесной конструкции, которая веками согревала бурятских старожилов, упорно не желавших приспосабливаться к требованиям времени. Зато здесь никогда не водилось мух и комаров, не любивших прохладных сквозняков, и не было запаха застоявшегося, домашнего пыльного тлена, который так отличает городские квартиры от загородных деревянных усадеб. Сойжин был последним из могикан в своём улусе и готов был умереть вместе с традициями предков, свято веря в свою счастливую карму.

      – Сойжин, – тихо обратился Сергей к деду, – Что происходит вокруг? Почему в городе взбесились собаки, к чему всё идёт и чем это закончится? Мне кажется, что ты один знаешь ответ.

      Лицо старого бурята, словно вылепленное из жёлто-коричневой глины вдруг перестало улыбаться, разгладилось и освободилось от морщин. Он несколько раз пыхнул трубкой и задумчиво уставился немигающим взглядом в пространство, обтекающее Сергея, но на самом деле, глядя мимо и сквозь него.

      – Присло больсое зло. Будет сильно плохо. В этот год – серес собаку. В другой – серес волка и птису. Селовек здесь не хозяин, – слуга. Нельзя убивать так много. Селовек сильно много убивает. Будет плохая карма. Осень плохая. Ты сам разбудил духов, ты открыл дверь туда. Ты и закроес её.

      – Какую дверь, куда открыл?! – воскликнул Сергей и вопрошающе уставился на старика. Но тот, с последними словами, отвернулся от собеседника, и, достав изо рта трубку, стал сосредоточенно бормотать приглушённым речитативом что-то напоминающее молитву. Потом внезапно повернулся к Сергею и коротко, но властно произнёс:

      – Спи!

      Ронин, вдруг, почувствовал, как его веки наливаются тяжестью, а все члены тела расслабляются, пронизанные внезапным потоком тепла. В уплывающем сознании, словно огоньки угасающего костра, заплясали загадочные образы животных и птиц, пронеслись обрывки слов о плохой карме людей и какой-то, якобы, открытой им двери, но вскоре и эти огоньки рассыпались и погасли в накатившей волне сновидений, несущей его в бездну другой, неземной реальности.

      Глава 8

       Сон Ронина или схватка в горах

      Со дна ущелья тянуло холодной сыростью, наполнявшей сердца проводников почти осязаемым чувством подступающей опасности. Внизу, в горном распадке, как в каменном мешке, словно пытаясь вырваться, извивался и посверкивал чешуйчатой змейкой многоводный Пяндж, зажатый с двух сторон гигантскими кручами, голые склоны которых изредка оживляли зелёные оазисы таджикских и афганских кишлаков. Попадая в узкие ущелья, обрамлённые неожиданными для глаза хвойными зарослями, взбешённый Пяндж ворочал речные валуны, закручивая в спираль