Ребенок от лучшего друга. Ксения Богда

вскакивает на ноги.

      Его ведет в сторону, но ему удается выровнять тело.

      Я же все еще стараюсь не отрывать глаз от его лица. Взъерошенные русые волосы и прищуренные синие глаза, которые внимательно осматривают меня.

      – Мы че…– он не договаривает и запускает руку в волосы.

      Тыкает пальцем сначала на меня, потом на себя и вопросительно вздергивает бровь.

      – Я не помню, – шепчу я.

      Меня, кажется, отпускает первый шок, и я усиленно прислушиваюсь к ощущениям, но гул в голове перебивает все другие ощущения.

      – Так, – Макс начинает метаться по комнате, – давай рассуждать логически.

      Из него вырывается стон, и он хватается за голову.

      – Нет логически, наверное, не получится, – падает на кровать и опирает голову на руки. – Что произошло?

      Он поднимает на меня непонимающий взгляд.

      – Ты у меня спрашиваешь? – всплескиваю руками и тут же жалею.

      Покрывало, пользуясь случаем, ползет вниз, грозясь обнажить все стратегически важные места.

      – Ну я же с тобой проснулся в одной кровати.

      Злится. Хмурится, ероша непослушную темную шевелюру. Теперь уже я жалобно стону и сажусь на противоположный край кровати.

      – Ты хоть что-нибудь понимаешь?

      Спрашивает так, как будто не сидит сейчас передо мной в чем мать родила. А я все же перевожу взгляд на плечи, забитые татуировками. Во рту пересыхает от темных узоров на смуглой коже, и я сглатываю. Пытаюсь.

      Красивый, зараза!

      – Может, ты оденешься хотя бы? – жалобно скулю я, потому что глаза против воли опускаются еще ниже.

      Зажмуриваюсь, когда Макс встает и плетется к комоду.

      Слышится шорох одежды, даже мат. Грохот. Но я сильнее зажмуриваюсь, потому что не уверена, что выдержу лицезреть обнаженную фигуру Макса, которая может взбудоражить любую.

      – Готово.

      Открываю глаза и облегченно выдыхаю. На друге спортивные штаны и футболка.

      А вот где мои вещи? Вопрос.

      – Ты не мог бы найти мои вещи? – стискиваю пальцы на груди и убеждаюсь, что никакой участок тела не мелькает перед другом.

      – А сама? – недовольно бурчит Макс.

      Складывает руки на широкой груди.

      – Ну пожалуйста, – жалобно надуваю губы.

      Это всегда действует. И этот раз не становится исключением. Макс обреченно закатывает глаза к потолку и разворачивается.

      – Ладно, ладно. Заставляешь больного старого человека… – бубнит он, скрываясь за дверью.

      Что уж я там заставляю, непонятно.

      Какое-то время я сижу в тишине и предпринимаю еще одну попытку вспомнить события ночи и вечера. Но словно блок.

      – Лови, – мне в грудь врезается ворох одежды.

      – Эй, – возмущаюсь, – а поаккуратнее нельзя?

      – Ой, Соколова, тебе тут до дома-то дойти, – ржет Макс.

      Ну если он начинает шутить, значит, приходит в норму.

      – Какая разница.

      Внезапно становится так обидно, что ему наплевать, как я выгляжу.

      Так. Стоп! А мне-то с какой стати становится это важно? В каком