Посланник МИД. Георгий Комиссаров

что папА, что мамА…(вот так с ударением на последнем слоге)…свободно на немецком изъяснялись, переходя на него в присутствии прислуги.

      Теперь я понимал зачем. Хотя, как сейчас помнил, что всё таки слуги уже кое что понимали из их речи. Многолетняя жизнь с носителями любого языка не проходит зря. Я это знал теперь точно.

      Чем занимался папА, я не помню. МамА…когда была дома…то принимала гостей. Своих подруг в основном. Меня приводили к ним и я должен был проявить воспитание, вежливо поздороваться и иногда прочитать какой ни будь стишок. Которые мы специально разучивали. Без разницы на каком языке. Для этого меня водружали на стул и я декламировал «с выражением», как того от меня требовали учителя. Они стали приходить к нам в последний наш счастливый год…готовили меня к поступлению в гимназию.

      На мой вопрос «Что такое эта гимназия?», шёл замысловатый ответ, который в конце сводился к ещё более непонятному уточнению: «Там тебя подготовят к поступлению в университет и будешь потом как папа».

      Тётя Глаша-кормилица, моя самая любимая няня объясняла проще: «Милый ты мой Серёженька, та научат там тебя считать и писать».

      Но когда меня этому стали учить до гимназии домашние учителя, я тогда совсем запутался. А когда узнал случайно, что мамА в никаких гимназиях не училась, а училась дома, а потом сдала экстерном экзамен и всё…, то совсем растерялся. А как же университет?

      Тут она с некой загадочной гордостью сообщила мне, что она какая то «смолянка». И поэтому наш папА на ней и женился, а не потому, что у её папА винокурни в Нижнем…как говорит какая то там Лизхен.

      С прошествием времени я стал понимать смысл многих вещей с той моей жизни, что остались у меня в детской памяти… как то новый год, ёлку, Деда мороза и подарки.

      И тогда мамА мне казалась сказочной принцессой из таинственного леса, где гномы добывают смолу, а дедушка Ипполит из Нижнего представлялся мне эдаким себе грозным королём каких то винокуров.

      Ещё помню, как в дом занёсся радостный папА и кричал слово «война» и тут же добавлял, что «теперь загоним проклятых тевтонов в каменный век…»

      В тот же день вечером в нашей квартире собралась шумная компания… Обсуждали какую-то «войну», с каким то «германцем»… Обсуждали непонятные «проливы», Константинополь и «братушек сербов».

      Затем за бравурными настроениями пришли тревога и печаль мамА. ПапА убыл на фронт… МамА даже плакала. Но потом папА вернулся целым и невредимым и снова в доме собирались шумные компании. Но говорили уже не так весело.

      С какого то момента стали в доме произносить слово «революция» и пренебрежительное – «николашка». Я подспудно тогда догадался, что это они так Царя стали называть. Но когда я сам … так назвал «помазанника божьего», то был просто выпорот разгневанным отцом. Правда это тогда наложилось на «жалобы на моё нерадение» от приходящих учителей папА и воспринялось мною в нужном русле моего воспитания.

      Как то в конце зимы снова папА ворвался в дом радостный…с красным бантом на груди и выкрикивал непонятные мне слова: «революция»