Каким быть человеку?. Шейла Хети

крупицу, которой не хватает твоей жизни.

      И хотя я знала, что всё может быть именно так, это всё равно не мешало мне продолжать искать эти крупицы в людях. Какая разница, что говорят некоторые? На сердце от их слов – ни горячо, ни холодно.

      Глава четвертая

      Шила не может закончить пьесу

      Марго предложила мне сходить в парк за мороженым.

      Я жила в задрипанной квартирке в подвале. Я только-только приняла решение оставить свое замужество и вместе с ним удушливое ощущение, что я проживаю чью-то чужую жизнь. Я не могла понять, как до этого дошло. Какое-то время я подумывала переехать из Торонто в Лос-Анджелес, но боялась за свою пропавшую без вести душу. Если бы я уехала из города, в котором мы в последний раз были с ней вместе, она бы не знала, где меня искать, пожелай она вернуться. Что ей делать, если она решит меня разыскать, а меня не будет на месте? Поэтому-то я и решила остаться, но с тех пор, как я съехала от мужа, всё в моей жизни было вверх тормашками и ощущалось странным, неясным. Я не могла различить времена года, не понимала, где нахожусь – то ли двигаюсь сквозь воздух, то ли сквозь воду.

      Я услышала стук в окно – звонок на двери не работал, и, выглянув, я увидела ноги Марго. Я была так рада видеть ее! Каждый раз при нашей встрече меня переполняло счастье и казалось, что наша дружба приобретает новый смысл. Я попросила ее подождать и быстро закончила одеваться.

      В предыдущий вечер я целовалась с парнем в баре. На его руках я заметила большие бородавки – они покрывали его запястья и ладони, – и я не сопротивлялась, пока он покрывал своей едкой слюной всё мое лицо и шею. Его уродство доставляло мне удовольствие. В этом наше большое женское преимущество – выбор остается за нами. Я всегда была благосклонна к горбунам, и мою готовность можно назвать справедливостью.

      Пока мы шли к парку, я спросила у Марго, начала ли она рисовать свою уродливую картину.

      «Пока нет», – сказала она.

      Фургона с мороженым уже не было, когда мы дошли до парка, поэтому мы просто легли на траву и стали наблюдать за плавным движением ветвей над головами. Мы болтали о том о сем, а потом Марго спросила, как продвигается моя пьеса.

      Знала бы я, что она спросит меня об этом, – я бы никогда не пошла с ней в парк.

      Последние несколько лет я откладывала то, что должна была делать, – закрыть наглухо дверь своей комнаты, забыв обо всем мире, и выныривать только под ночь в лунное сияние. Весь мой жизненный опыт и все познания отразились бы в этом сиянии, осветив настоящее произведение искусства, пьесу. Я избегала звонков из театра, и мне было стыдно, а расстройство только росло соразмерно потраченному на пьесу времени, ведь удачная работа становилась всё меньшей долей времени, потраченного на нее. Пьесу мне заказала феминистская театральная компания в мой первый год замужества. Я задала тогда только один вопрос: «Это обязательно должна быть феминистская пьеса?»

      «Нет, – ответили они, – но она должна быть о женщинах».

      Но я ничего не знала о женщинах! И всё же я надеялась, что смогу написать