Бросок на Прагу (сборник). Валерий Поволяев

на голову. Капитан приветственно вскинул руку – салют, земеля! – Фильченко в ответ улыбнулся широко, во весь рот, словно получил третий орден вдобавок к двум имеющимся у него, также вскинул руку.

      Хороший человек Фильченко, и артиллерист хороший, но иногда бывает смешным, солдаты подшучивают над ним, – впрочем, это носастому, голенастому земляку-земеле никак не мешает, в бою его авторитет бывает непререкаем. На сибиряка, на кемеровца, Фильченко никак не был похож, словно бы слеплен был из другого теста, неморозоустойчивого…

      Но Горшков был готов пойти с ним в любую разведку: Фильченко, ежели что, и из огня вытащит раненого, и в бою прикроет, и последним сухарем, присыпанным солью, поделится. Горшков ощутил, как в горле у него возникло блаженное тепло, а губы сами по себе растянулись в улыбке.

      За колонной «доджей», погромыхивая гусеницами и трубно взревывая моторами – так, что с крыш разбитых домов Бад-Шандау посыпалась мелкая битая черепица, – пошли танки. Второго «виллиса» Горшкову не дали, сказали – обойдешься одним. Все равно колонна получилась очень внушительная.

      Всмотревшись в карту, Горшков отметил, что проезжать они будут мимо фермы Курта Цигеля; можно, конечно, завернуть к нему, но рев танков перепугает не только коров, но и всех несушек, урон латифундии Цигеля и городу Бад-Шандау будет нанесен внушительный: Курт больше всех сельских хозяев поставляет продуктов бюргерам.

      А жаль, что нельзя заехать – неплохо было бы испить парного молочка, опрокинуть кружечку и заесть куском пышной свежей лепешки. Надо полагать, что Курт не отказал бы бывшему коменданту города. Горшков отогнул рукав гимнастерки и посмотрел на часы.

      Время поджимало. Они выехали с опозданием на восемнадцать минут. Но восемнадцать минут – не восемнадцать часов, в пути это время наверстается. Горшков считал такие вещи для себя обязательными. Повернулся к ординарцу.

      – Мустафа, сколько там на твоих кремлевских?

      Тот сощурился хитро:

      – Вы же знаете, товарищ капитан, мы опаздываем на восемнадцать минут.

      – Молодец, Мустафа, – с неким восхищением произнес Горшков, – на ходу каблуки у командира откусываешь.

      – С вами иначе нельзя, товарищ капитан.

      Усыпляющее медленно уползала дорога под капот «виллиса» – от танков отрываться было запрещено, хотя и хотелось, сзади пофыркивали своими моторами справные «доджи», лязгали гусеницами «тридцатьчетверки», громыхали, выплевывали из патрубков черный моторный дым, артиллеристы тем временем завели песню – хорошая вытанцовывалась музыка.

      Танки, пушки. На двух «доджах» стояли минометы – боевая получилась у них группа, может сломать горло сильному врагу.

      Сидевший за спиной Мустафа простудно покашлял в кулак, хотя простуженным не был.

      – Что-то холодно сделалось, товарищ капитан!

      – Ты чего, Мустафа, намекаешь на что-то?

      – Так точно, товарищ командир. – Мустафа нагнулся, сунул Горшкову под мышку фляжку, обтянутую плотной темной тканью – так называемой «чертовой