Бросок на Прагу (сборник). Валерий Поволяев

понятно без всякого перевода.

      Переводчик хрипловато, как-то кашляюще рассмеялся, немка не отстала от него – смех ее был легким, звучным, как у феи, капитан не выдержал, поднес ко рту кулак и тоже рассмеялся, хотя, как он полагал, комендантам, находящимся при исполнении служебных обязанностей, смеяться не положено.

      Хоть и заартачился бургомистр, не желая ежедневно выделять по литру молока из скудных фермерских поставок, а капитан все-таки дожал его, заставил это делать.

      – М-м-м, – стонал бургомистр. – У нее брат погиб на Восточном фронте, офицером был, между прочим, обер-лейтенантом, отец находится у вас в плену, в Сибири, муж, сгородивший ребенка, пребывает невесть где, может быть, сейчас сидит в Берлине, защищает бункер Гитлера, а я ее должен кормить молоком… Неразумно это, господин комендант.

      – Эсэсовцы в ее семье были?

      – Эсэсовцы? – Бургомистр замялся. – Нет, эсэсовцев не было.

      – А раз не было, то, значит, нет политических причин, чтобы отказать ей в молоке.

      Бургомистр повозил губами из стороны в сторону и безнадежно махнул рукой:

      – Неправильно все это… Но вас не переспоришь, господин комендант.

      Через два дня немка вновь появилась в комендатуре, принесла с собой расписной эмалированный тазик, наполненный чем-то доверху и накрытый большой льняной салфеткой, обметанной по краям шелковыми розовыми кружевами – типично дамское рукоделие, – протянула тазик Горшкову:

      – Это вам!

      В ответ капитан вежливо наклонил голову, принял тазик и сдернул с него салфетку, легкомысленно украшенную кружевами. Тазик оказался доверху наполнен пирожками.

      – Испекла из муки, которую берегла с сорок третьего года, – сообщила немка.

      Горшков восторженно покрутил носом:

      – М-м-м! Не ожидал, что в Германии могут печь пирожки.

      – Не умеют, герр комендант, не умеют. Это я вычитала в поваренной книге, в разделе русской кухни. Там подробно описано, как печь пирожки.

      – Благодарю вас, фрау…

      – Фрау Хельга.

      – Благодарю вас, фрау Хельга. – Горшков взял один пирожок, откусил немного. – М-м-м, с повидлом. Очень вкусно!

      – Извините, герр комендант, другой начинки не было.

      – И не нужно, фрау Хельга. Я больше всего люблю пирожки с повидлом. Это с детства…

      – Я прочитала в книге: в России много рецептов – пирожки с мясом, с печенкой, с ягодами, с картофелем, с луком, с капустой…

      – Но лучше всех сладкие пирожки с повидлом. – Горшков даже зажмурился: так остро пахнуло на него детством, что захотелось нырнуть в свое прошлое, в счастливую школьную пору и раствориться там.

      Вечером Горшкова вызвали к начальнику штаба.

      Полный молодой подполковник, фамилию которого никак не могла удержать цепкая память Горшкова, – мудреная была фамилия, – сидел в своем кабинете в новеньком скрипучем кресле (успел расшатать своим крепким телом) и пил соду. И вчера, и позавчера, и сегодня он крепко переел и перебрал горячительного на встречах с американцами и теперь здорово страдал.

      Увидев Горшкова, подполковник