Дневник доктора Финлея. Арчибальд Кронин

возникла пауза, и непробиваемый Хэй с вызовом встретил умоляющий взгляд Финлея.

      Все это показалось Финлею абсолютно безнадежным, и он потянулся было к саквояжу за стетоскопом, как вдруг нечто странное остановило его и он, пораженный, оцепенел, словно зажатый в тиски.

      На лице Хэя, до того выражавшем лишь дешевое наплевательство, обозначилось какое-то невероятное волнение, щека его задергалась, и, чудо чудное, из глаза выкатилась и медленно поползла по щеке слеза.

      Он отчаянно пытался сохранить маску безразличия, но тщетно. Она соскользнула и исчезла – раз и навсегда. Хэй сдался и, отвернувшись к стене, зарыдал так, словно сердце его было готово вот-вот разорваться.

      Невольная жалость охватила Финлея.

      – Ну будет, дружище, – пробормотал он, – возьмите себя в руки.

      – Взять себя в руки! – в истерике прорыдал Хэй. – Ох, как классно! А что, по-вашему, я делал с тех пор, как вернулся домой, – только и брал себя в руки. Думаете, мне было приятно возвращаться, как побитая собака, чтобы сдохнуть в канаве? Разве я не делал вид, что все в порядке, не пытался не падать духом? Господи, разве нет?! Думаете, я пил? У меня, чтоб вы знали, ни капли во рту не было с тех пор, как вернулся! Это правда. Мне плевать, если не верите. А знаете, сколько я получаю? Три фунта в месяц. Отлично, да? Попробуйте прожить на три фунта! Черт, просто отлично можно прожить! Особенно такому, как я, когда сердце может разорваться в любую минуту.

      Горестно скорчившись на кровати, Хэй содрогался от боли.

      Последовало долгое молчание, затем Финлей инстинктивно положил руку Хэю на плечо. У него было ужасное чувство, что он недооценил этого человека: то, что он принял за дешевую фанаберию, было всего лишь маской мужества.

      – Не горюйте! – тихо сказал он. – Мы что-нибудь придумаем.

      – Нет, это бесполезно. Здесь меня считают придурком, – возразил Хэй с болью в голосе. – Со мной никто не хочет иметь дело. Я как прокаженный. Может, я и есть прокаженный. Здесь все только плюют в меня, обливают грязью. О, не думайте, что я жалуюсь. Я это заслужил. Я это заработал. Они имеют право рычать и огрызаться на меня. Чем скорее я умру, тем лучше.

      Пока Хэй говорил, на лице Финлея появилось странное выражение – то самое, которое обычно предвещало принятие серьезного решения. Он больше ничего не сказал, даже не попытался далее утешать Хэя, но, встав со странной решимостью в глазах, покинул комнату.

      Примерно через час, когда Хэй выплакал свое горе и, опустошенный, лежал в одиночестве, уставившись в потолок, дверь тихо отворилась, и кто-то вошел в комнату. Ему было безразлично, кто это, но, когда наконец он повернул голову и посмотрел, с губ его сорвался возглас.

      – Ты, – словно в священном трепете прошептал он. – Ты… Крисси!

      Она медленно вышла из тени – Крисси Темпл, скромная и достойная: темные над гладким лбом волосы, заплетенные в косу, в глазах доброта и сердечность.

      Она села рядом и взяла его за руку:

      – Почему бы и нет?

      Он не мог говорить – казалось, его снова душили