Тридевять небес. Всеволод Олегович Глуховцев

превратился в мага. Ну, разумеется, это был не миг… а, да что там! Упустил.

      Шпильрейн? Поможет ли она?.. Черт ее знает. Скользкая баба. Ну да ладно, попробуем! Возьмемся за дело, поглядим кто кого! Сталин, значит? Ну… ну да, конечно, Сталин! Он нашел путь к магии стихий, и это изощренным нюхом почуяли ловцы ветра, потянулись к нему.

      Не моргая, Троцкий жестко усмехнулся. Какое адское злорадство должно бушевать сейчас в Зиновьеве, главном его ненавистнике, тщеславном позере и интригане! Свою мелкую душонку он готов продать кому угодно, хоть Вельзевулу. Сталина он, разумеется, терпеть не может, но Троцкому нагадить – нет выше счастья. И все ради этого сделает, можно не сомневаться.

      – Сволочь… – вполголоса процедил Лев Давидович.

      В дверь деликатно, но отчетливо поскреблись – так умел только Познанский.

      – Да-да! – громко, уверенно, совсем другим тоном откликнулся Троцкий, надев пенсне.

      Секретарь проскользнул в кабинет:

      – Снизу докладывают, что прибыли представители из Туркестана…

      – Да-да, – твердо повторил Троцкий и энергичным движением оправил френч. – Просите.

      Секретарь исчез.

      Еще две минуты одиночества. Хорошо!

      Лев Давидович пытался взбодриться, оживить так знакомый ему кураж лихой удачи… да нет, что-то не выходило. Нет! Нечего себя обманывать.

      Он подошел к оконному проему, отодвинул тяжеленную гардину. Осенний день заволакивало ненастьем, темные облака неровно тащило ветром, комкало, разрывало, в разрывах неожиданно вспыхивала синева небес, но тут же пропадала, небо нездоровой мутью каруселило над огромным городом – и никто не скажет, чем и когда это кончится.

      Глава 3

      СССР, Ростов-на-Дону, февраль 1939

      Свет фар, пройдясь по стенам и окнам, описал полукруг – машина свернула в переулок.

      – Стой, – велел шоферу тот, кто с ним рядом.

      Мотор смолк. Фары погасли. Трое, сидевших в авто – самой обычной и уже не новой «эмке», молча вслушивались в тьму и тишину.

      Место, где остановилась легковушка – не окраина, но полутрущобный район, сложившийся в таком виде еще до революции: в начале века здесь поспешно разрослись дешевые доходные дома с комнатками-клетушками, обещавшие хозяевам зданий быстрый и верный барыш. Селиться в этой массовой застройке пустилась публика непрезентабельная, полукриминальная, а то и прямо преступная; большей частью ее потомки и сейчас населяли этот анклав из обветшавших за тридцать лет двух- и трехэтажных зданий и кишкообразных грязных, захламленных дворов. Наследственно неблагополучная территория, так сказать.

      Трое в «эмке» с минуту сидели почти беззвучно, разве что едва различимо было их дыхание. Наконец, тот, что сидел рядом с шофером, полуобернулся:

      – Как будто тихо, товарищ капитан, а?

      – Коли тихо, так пошли, – весомым баритоном, ближе к басу отозвался с заднего сиденья названный капитаном.

      – Да, – сказал первый и велел шоферу: – Встань где-нибудь