Тридевять небес. Всеволод Олегович Глуховцев

рукоятью браунинга Абакумов врезал лежащему в челюсть, вновь отправив того в беспамятство. Шагнул к другому лежащему, и тому добавил такого же подарка. И, наконец, шагнул к главарю.

      Тот лежал без чувств и без движения, но капитан носком сапога перекинул тело вверх лицом и беспощадно, сокрушительно трижды пробил рукоятью в челюсть, скулу и выше.

      – Вот так, – сказал он, распрямившись и брезгливо отряхнув руки. Пистолет уже исчез в недрах одежд. – Ну-ка, давай эту падаль стащим с дороги… А, вон нужник, кажется? Давай туда.

      Тела отволокли к сортиру.

      – Подохнут на морозе?.. – неуверенно спросил сержант.

      – Тебе жалко? – хмыкнул начальник.

      – Да ну! – как-то даже испуганно откликнулся подчиненный. – Я к тому, что если что… ну, трупы там…

      – Не думай о том. Это мои заботы. Разберусь. Подохнут, так подохнут, а живы останутся, глядишь, умнее станут. Хотя это вряд ли… Ну, идем! Далеко еще?

      – Да нет. Минут пять ходьбы.

      Сержант глянул на часы и поразился: вся схватка, включая словесную дуэль и перетаскивание поверженных, заняла меньше четырех минут. И никто не шелохнулся вокруг. Правда, место глухое, хоть и освещенное – урки знали, где нападать.

      – Совсем немного. Вот сюда… – приговаривал сержант. – Как вы с ними лихо, товарищ капитан! Я глазом не успел моргнуть!

      – Учись, – повторил Абакумов. – Вот нас учили специально в «Динамо».

      – Рукопашному бою?

      – Не только. А насчет рукопашного… есть такой человек, фамилия его Харлампиев. Анатолий Харлампиев. Он все приемы, стили изучил, от всякой там народной борьбы до приемов из разных разведок мира. У англичан, у немцев кое-что взял – сам говорил. У французов… Ну вот, создал свою систему, так называемую самооборону без оружия. Сокращенно – самбо. Понял?

      – Понял.

      – Хочешь – научу? Покажу приемы кое-какие.

      – Еще бы, товарищ капитан!..

      – Ну, сказано – сделано. Так, тут-то куда идти?..

      – А вот сюда, пришли уже. На второй этаж надо подняться.

      Вошли в убогий подъезд, по деревянным лестничным маршам, стараясь не скрипеть, поднялись на второй этаж. Абакумов слегка поморщился от неопределенно-тошнотного запаха, присущего старому жилью.

      На площадку второго этажа, сумречно освещенную синей лампочкой, выходило пять дверей. В одну из них, обитую обшарпанной клеенкой с утеплителем, сержант глухо стукнул дважды.

      Она мгновенно открылась.

***

      – Жду! Проходите.

      Сержант бросил мгновенный взгляд на начальника, поймал ответный взгляд и чуть заметное движение бровей, все понял: никаких имен и званий, полное инкогнито. А уж хозяин пусть что хочет, то себе и думает. Конечно, он поймет, что перед ним не кто иной, как начальник Управления. Но самим раскрываться незачем.

      – Проходите, прошу, – повторил тот.

      Озираясь, гости прошли в комнату.

      Взором опытного опера капитан распознал, что помещение нежилое. То есть, используется, понятное дело, этим типом, но живет он не