Ловец бабочек. Карина Демина

недовольство, впрочем, получалось плохо. Коллеги. Назначение это и тихая радость, когда у нее не получалось. Затаенное ожидание: когда же ее, неудачницу, снимут. И собственный страх, что это ожидание не напрасно.

      Потом удача.

      Ошеломление… суд… поздравления сквозь зубы… и непонятная ей ненависть.

      – Не переживайте, – Нольгри Ингварссон похлопал Катарину по руке, а она и не заметила, что он встал и выбрался из-за стола. – Они просто чувствуют, что вы умнее и сильнее. Мужчинам неприятно осознавать собственную слабость. Вот и ищут виноватого. Как всегда, не там…

      Что ему надо?

      К чему эти разговоры?

      – Дойдем. До всего дойдем… к примеру, до того, что, если в Управлении узнают о письме, вам придется несладко. Как минимум, вас обвинят в некомпетентности…

      – Я взяла того…

      – Знаю. Ведь был суд. Открытый, прошу заметить, процесс. И приговор выносили не мы с вами, но судебная коллегия… и не по слухам, но на основании доказательств. Заметьте, доказательную базу формировали не вы, а ваш непосредственный начальник. Не стесняйтесь напомнить ему об этом, если вдруг ему вздумается в чем-то вас обвинить.

      – В чем?

      Катарина устала от этого дела.

      – Время покажет… на первый взгляд вы во всем правы… и взяли Кричковца с поличным… и признание было получено чистосердечное… и копии допросов имеются, на которых он пространно описывал, что и когда делал. И места захоронений, им указанные, проверены… не безрезультатно, да…

      Он замолчал, позволяя Катарине оценить сказанное.

      Она ведь сама знала.

      И про признание.

      И про допросы… ей позволили присутствовать, хотя Кричковцом после поимки и занялся Особый отдел. Но он отказывался разговаривать с кем-то, кроме нее, вот и пришлось. С нею он был предельно откровенен. Он словно издевался, рассказывая в мельчайших подробностях, как ловил своих бабочек.

      Он и ее назвал бабочкой.

      Мертвая голова.

      Лестно? Пожалуй… тошно еще. Его рассказы порождали кошмары, с которыми Катарина не умела справиться, и даже робко попросила Хелега о помощи, но он отказал.

      Правильно.

      Сила не для того дана, чтобы чужие кошмары лечить. Есть ведь способы проще, то же снотворное.

      – И на первый взгляд этого более чем достаточно… на первый и на второй, и скажу более, на третий тоже… однако…

      Выразительная пауза длится, казалось, бесконечно. Катарина и дышать-то забыла, а потом вот вспомнила, только все равно легче не стало. Воздух в кабинете был спертым, тяжелым. Ей бы на улицу. Ей бы пройтись под дождем и без зонта.

      – Однако любые доказательства можно… скажем так, извратить…

      – Как?

      – Как? – переспросил дознаватель. – Обыкновенно… скажем, взять то же чистосердечное признание… вспомним, что Кричковец в последний момент от него отказался и заявил, будто бы признание это было сделано под воздействием неких препаратов, а также дознавателя с которым, заметим, у вас возникли внеслужебные отношения. И вроде бы мелочь, но… найдутся те, кто скажет, будто бы и вправду…