Призвание – писатель. Том 2. Сборник

собственно говоря, в том и заключается, что во всем этом нет никакого смысла, – трещал без умолку Макс. – Проповедовать мы ничего не проповедуем, морали у нас никакой нет. В этом и состоит наша свобода.

      – В отсутствии морали? – не понял Сергей.

      – Нет, в отрицании общепринятой, ханжеской морали. Что такое мораль? Это предубеждение, искусственно воздвигнутое ограничение. Глупый стереотип, догма. Наша цель – разрушить это бесполезное, давно утратившее всякий смысл строение. И начинаем мы, в отличие от некоторых, с себя. Таких, как я, не так уж и много, но и не сказать чтобы слишком мало. В общем, достаточно. Возможно, глядя на нас, люди наконец задумаются над тем, что они из себя представляют. Мы для них являемся как бы напоминанием, свежей струей воздуха в затхлом помещении.

      – А в Котлован работать вы тоже не ходите?

      – Нет, – Макс засмеялся, – насчет Котлована это уж как кому повезет. Сумел отвертеться – хорошо, ну а нет… Впрочем, убытку там от таких работников гораздо больше, чем пользы. Стоп! Пришли.

      Посреди пустыря, поросшего беленóй и редким репейником, горел небольшой костерок. Возле костра, прямо на кучах шлака, сидели несколько человек. Парень в кожаной, утыканной клепками куртке бренчал на гитаре. Двое других его слушали. Тут же обнималась малолетняя парочка. Еще трое или четверо сидели в тени по другую сторону костра и негромко разговаривали.

      – Привет. – Макс по очереди поздоровался со всеми и тоже уселся на землю. – Что-то нас сегодня маловато, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.

      – Дык пасмурно… – вяло констатировали справа.

      На Сергея никто не обратил внимания. Он притулился чуть поодаль и стал наблюдать. Лохматые прически, довольно развязные манеры. Явное злоупотребление пирсингом и портвейном. На некоторых вместо нормальной обуви были надеты роликовые коньки, и как они умудрялись передвигаться на них по этому пустырю – было не очень-то понятно.

      – Я вот вчера с Попугаичем на Котловане был, – растягивая слова, произнес тот же вялый голос. – Народищу-у… тьма!

      – Ну и как они там? – поинтересовался кто-то.

      – Шевелятся…

      Продолжительная пауза.

      – А про Лопнутого слыхали? – (с некоторым воодушевлением).

      – Говорят, его в Части забирают.

      – Да ну? – (вяло и без особого интереса).

      – Подруга сказала.

      – Да ла-адно!.. – (очень пренебрежительно).

      Снова тишина, бряньканье гитары и воркование за кустом.

      – Гундяй… Гундя-ай!

      – Чего тебе?

      – Дай закурить.

      – Отсоси у Макса.

      Дружный хохот. Несложная операция по передаче сигареты с одной стороны костра на другую, затем прежняя полудрема.

      Сергей еще некоторое время прислушивался к разговору, но вскоре тоже впал в какую-то прострацию. Поначалу эти молодые люди, противопоставляющие себя всем и вся, заинтересовали его. Было в них что-то такое… Какая-то особенная легкость, что ли? Непринужденность… Впрочем, это еще далеко не независимость.

      Они часто разговаривали на эту