Время Сигизмунда. Юзеф Игнаций Крашевский

возвысил голос среди общего молчания и спросил по очереди:

      – Кто ты?

      – Я Яцек из Величка.

      – Я Ясик из Прошовиц.

      И громкий смех разшёлся по зале, а тысяча голосов воскликнуло:

      – Бедный Яцек, бедный Ясик!

      – Кто ты? – спросил жак-депозитор Мацка.

      А близко стоящий Павлик шепнул ему:

      – Отвечай: Beanus sum.

      И поднимая голубые глаза, Сковронок смело повторил:

      – Beanus sum.

      – Be – be – be beanus! – закричали все ученики. – Vivat beanus, vivat asinus!

      – Quid est beanus? – спросил старший.

      А Павлик подсказывал:

      – Посмотри, что написано на противоположной стене.

      И Мацек проговорил:

      – Beanus Est Animal, Nesciens Vitam Studiosorum.

      – Vivat Beanus! – повторила толпа на разные голоса.

      – Quid est beania? – спросил снова старый depositor.

      Но на это все молчали и он сам в сопровождении хора, имитирующего блеяние овец, изрёк:

      – Beania est examen vel proba patientiae, потому что вы беаны, приступим тогда к очищению вас от вашей беании oportet enim beaniam in hirco deponere.

      Сказав это, он поднял с возвышения три пары воловьих рогов, к которым были привязаны ремешки, и стал их прикреплять к головам беанов. Два помощника, крича и кружась, вскочили на возвышение и начали закреплять их на взъерошенных головах жаков. Мацек совсем не защищался и сам себе привязал огромные рога, а при виде этого странного наряда, снова притихшая на мгновение толпа начала визжать, петь и кричать.

      – Притрите им рога, козлятам, пусть у них не растут высоко, притрите. Рогами бьют козы, жакам рога не пристали.

      И их сильно толкнули, они даже упали на колени, а магистр depositor подошёл по очереди к каждому и тёр, пилил, потягивая за волосы, щипая за уши, до тех пор, пока привязанные рога не упали.

      И на этом ещё не кончилось, ибо он громко спросил:

      – Скажите мне, прошу, достаточно ли на этом?

      – А! Магистр! Вот это грубияны! Нужно их опилить и обтесать, обрубить, перековать, переделать и умыть, а то на людей не похожи, а что говорить про жаков!

      – Смотрите, – кричали они, подходя к возвышению и щипая, дёргая, толкая, нанося удары новичкам. – Кто это? Это маленькие птенцы? Это ли новорожденные барашки, или козлята? Это ослята? Или это неотёсанные колоды дерева? Беаны! Архибеаны!

      – Ложитесь на пол, – воскликнул depositor, – вот так, и не двигайтесь!

      – Как же вы легли? – закричали другие. – Лицом к нам, как в гробу, глазами наверх.

      И мальчики повернулись снова и легли иначе, а depositor, выступив со своими, взял голос, беря в руки верёвку.

      – Что будем делать с этими бездарными чурбанами? Это ничего! Возьмите их и обтешите, опилите, выгладите, выскоблите! Может быть, так будут на чего-нибудь похожи.

      Тут началось настоящее мучение трёх жаков. Бросились к ним все, дёргая, нанося удары, толкая, разрывая. Одни стянули их верёвками как колоды дерева, другие будто бы обтёсывали, не без многочисленных существенных и болезненных ударов. Чем сильнее кричали и вырывались жаки, тем запальчивей, рыча