Вечный эскорт. Саша Кругосветов

не отличалась от своих товарок. Отличие было в одном. Ее глаза. У проституток глаза кажутся мутными, будто нарисованными на стекляшке. У думающих людей глаза светятся изнутри. У Евы – светились.

      Все смешалось в пространстве моей прошлой жизни: мотивы и ритмы, не достигающие моих барабанных перепонок; усыхающее, словно старая груша, лицо моей подружки, проститутки Евы, с умным, ласковым взглядом; белорусские усы самодеятельного сексолога-ветеринара с красными шелушащимися щеками; непроницаемое, спокойное лицо бритоголового красавца Лени Мелихова.

      Взять и застрелить его, что ли, – что у него там было с Аной? А может, ничего и не было? Из глубины воспоминаний всплыло некрасивое, но безумно притягательное лицо моей Ирочки, первой ундины, которая подарила мне пронзительное чувство неземного полета и неизведанного прежде блаженства.

      Так случилось, что после знакомства с Ирочкой Котек я уже не встречал Еву в Прибалтийской. Бывал в этой гостинице по делам, бывал в Москве. Знал места, где Ева обычно барражировала, – ее нигде не было. Да я и не искал ее. На некоторое время она исчезла с моего горизонта.

      Порой я спрашивал о Еве у пожилых таксистов, ошивающихся вблизи злачных мест. Ее хорошо знали.

      – Да-да, была такая. Девушка из Костромы, немного акала, когда приехала. Давно это было. Нормальная девка, и без всяких загибонов. Ее видели с самыми крутыми мужиками – номенклатура, режиссеры, скульпторы, звезды рока. Говорят, из-за нее целые сражения были, двое даже погибли.

      – Какого-то англичанина выдворили из Союза, не хотел без нее уезжать!

      – Могла выйти на сцену на официальном мероприятии, Дне милиции, например, станцевать канкан, помахать своими длиннющими ногами, спеть что угодно. Ей все с рук сходило.

      – Чуть не влипла по делу Рокотова – Файбишенко, она тогда совсем еще молодая была. Любила хорошие шмотки, фарце платила валютой, вот и влипла. Помогли ей отмазаться. Наверное, дружки из органов. Иначе секир башка, тех-то всех расстреляли. Хрущ лично курировал.

      – Марихуаной баловалась.

      – Нет, Евочка Яблонская уже не та. Покатилась по наклонной. Я тоже давно ее не видел. Вроде за рубеж подалась.

      – Может, и нет ее? Какой-нибудь сутенер грохнул или сама заболела и умерла? – предположил я, выслушав очередного очевидца.

      – Это вряд ли. Все бы знали. Фигура она, эта Евка, заметная. Что-нибудь слышно было бы.

      И какое мне, собственно, дело до нее? Интересный человек? Первая знакомая ундина? Но у меня теперь малышка Ирочка. Ростом почти метр восемьдесят. Малышка – потому что ей восемнадцать, студентка – учится и работает. А мне уже под тридцать.

      Ева – приезжая, из Костромы. Ана – из Нового Уренгоя. Все девушки восемнадцати лет, входящие в неизвестное будущее, испытывают, наверное, похожие чувства и переживания. А если не в восемнадцать, а раньше? Если в четырнадцать – пятнадцать? Такое ведь тоже может быть. Что, интересно, эти девушки-подростки чувствуют, покидая родные пенаты? Да и такими ли уж родными были пенаты для моей Аны?