Враг моего мужа. Лина Манило

всё равно только одна версия, и я от неё не отступлюсь.

      – Рассказывай.

      – А можно… можно мне попить? – решаюсь, а Артур молча выходит из комнаты и через минуту возвращается с пол-литровой бутылкой минералки.

      Жадно пью, пузырьки щекочут язык, и должно стать легче. Должно ведь! Но внутри всё тот же пожар, который у меня не получается ничем затушить. Больно, горячо, будто голыми ногами ступаю по раскалённому пустынному песку, а невидимое солнце сжигает дотла.

      – Спасибо, – закручиваю крышечку, а Крымский снова занимает свой “пост”, складывает руки на спинке стула, упирается в предплечье подбородком и ждёт.

      – Напилась? Теперь присядь и расскажи мне, Злата, почему ты ненавидишь Романова?

      Вздыхаю. Именно это – самый трудный вопрос, потому что в ответ на него нужно всё-всё рассказать, окунуться в это снова и снова. Но я собираю остатки воли в кулак, говорю себе, что так надо, и выталкиваю слова из онемевшего горла, а они прячутся от меня в гудящей голове, не хотят складываться в стройные фразы.

      – Он… мы были женаты пять лет, а потом… Коля начал избивать меня. Сначала пощёчину даст, после толкнёт невзначай, ещё что-то.  Вскоре этого ему стало мало. А полгода назад у него сорвалась какая-то сделка, Коля слетел с катушек: вернулся домой пьяный, злой, выгнал всю прислугу и избил меня так сильно, что чуть не убил. Но лучше бы убил.

      Всё, сказала. Только легче от откровенности мне не становится.

      Я втягиваю воздух сквозь сжатые зубы. Касаюсь лица, надавливаю на кожу, но она онемела. Ничего не чувствую, совершенно. Может быть, тогда я всё-таки погибла, и всё это мне только мерещится? И долгие месяцы в больнице, и решение отправиться к Крымскому, и он сам?

      – Почему? – простой вопрос, на который так сложно озвучить ответ.

      – Я… я потеряла ребёнка, – кусаю щёку изнутри, чтобы заглушить душевную боль физической. – Из-за его побоев потеряла. Я так долго не могла забеременеть, так хотела этого, так радовалась. Хотела от Коли уйти, думала, что справлюсь сама. Это казалось хорошим знаком, толчком к действию. Мой ребёнок… ему уже было пятнадцать недель – не сразу к врачу пошла. И он… он уже не был горошиной, ещё немного и шевелиться бы начал.

      Из меня льются слова мутным потоком, не остановить. Не могу понять, зачем вообще говорю всё это Крымскому – он мужчина, чужой человек. Не жилетка, не мой личный психолог, не духовник. Но остановиться сложно, когда так долго держала всё внутри и даже думать себе о многом запрещала, иначе бы с ума сошла.

      Крымский не перебивает меня, но слегка прищуривается. Позы не меняет, только взгляд становится ледяным.

      – Ты не похожа на беспринципную бабу, которая о таком может врать.

      Нет, Крымский, о таком врать мало у кого получится. Господи, ну, поверь ты мне, послушай меня, услышь.

      – Я хочу ему отомстить, мне больше ничего не надо. И для этого мне нужен союзник.

      – То есть я?

      – Ты.

      – Значит, ты пришла, чтобы моими руками добраться до мужа? – улыбается, но со