Удольфские тайны. Анна Радклиф

живительную влагу садам и пастбищам провинций Гасконь и Гиень.

      Разговор зашел о пейзажах Альп, и в голосе Валанкура послышалась трепетная нежность. Порой он рассуждал о них с истинным пылом гения, едва не теряя нить повествования, но продолжая говорить. Эмили, в свою очередь, постоянно думала об отце, вспоминая его наблюдения и видя перед собой его одухотворенное лицо. Долгое молчание собеседницы напомнило Валанкуру, что его рассказы косвенно касаются источника ее горя, и выбрал для разговора другой предмет – правда, не менее тяжелый для собеседницы. Слушая, как он восхищается склонившимся над террасой грандиозным платаном, в тени которого они сидели, Эмили вспомнила, как отдыхала здесь вместе с отцом, также не устававшим выражать восторг, и отозвалась:

      – Это дерево дорогой отец особенно любил. Летними вечерами он с удовольствием проводил время под его кроной, в окружении семьи.

      Валанкур понял ее чувства и умолк. Если бы Эмили подняла взгляд, то увидела бы в его глазах слезы. Он встал и облокотился на балюстраду, но уже через несколько мгновений вернулся к скамье и снова сел, а потом опять поднялся в очевидном волнении. Эмили же до такой степени расстроилась, что так и не смогла возобновить разговор. Наконец, заметно дрожа, Валанкур занял прежнее место рядом, а после долгой паузы нетвердым голосом произнес:

      – И вот это чудесное место я собираюсь покинуть! Покинуть вас – возможно, навсегда! Эти мгновения никогда не вернутся! Позвольте, однако, не оскорбляя глубины вашего горя, выразить восхищение вашей неизменной добротой. О! Да будет мне позволено когда-нибудь назвать мое чувство любовью!

      Эмили не смогла ответить. Валанкур поднял глаза, заметил, как изменилось ее лицо, и, решив, что она лишилась чувств, захотел ее поддержать. Это невольное движение вернуло Эмили к реальности. Валанкур, казалось, не заметил растерянности собеседницы, но когда заговорил снова, его голос наполнился нежной любовью.

      – Я не стану сейчас навязывать вашему вниманию эту столь важную для меня тему. Лишь упомяну, что наше прощание утратило бы свою горечь, если бы я смог надеяться, что мое признание не помешает мне видеться с вами впредь.

      Эмили попыталась преодолеть смятение и заговорить. После столь краткого знакомства она боялась довериться своему сердцу и дать Валанкуру надежду. Хотя во время путешествия молодой человек не раз вызывал ее восхищение благородством и вкусом – качествами, высоко оцененными отцом, этого было недостаточно, чтобы принять важное для будущего счастья решение. И все же мысль о расставании с Валанкуром доставляла ей острую боль, и понимание этого обстоятельства вынуждало ее опасаться пристрастности своего суждения и еще больше сомневаться в возможности довериться голосу сердца. Отец давно знал семью Валанкуров и считал ее безупречной. А о своем материальном положении шевалье тонко намекнул сам, сказав, что в настоящее время может предложить лишь полное обожания сердце. Он молил об отдаленной надежде, и Эмили не решалась ни отказать ему, ни вселить