Ведьма. Финбар Хокинс

как сороки в падали.

      Если бы только мать не учила других тому, что знает. Тогда они, возможно, не пришли бы за ней. Если бы только мы бежали при первом упоминании об охотниках. Если бы только она меня послушала. Если бы я послушала ее. Если бы. Если. Если.

      – Что ты собираешься делать?

      Сколько же на его старческом лице морщин, расчерченных солнцем и дождем. А еще шрам. Интересно, что за нож его оставил и чья рука сжимала этот нож.

      – Ты совсем юна и совсем одна, с этой крохой.

      Он перевел на Дилл взгляд, в котором читалось желание погладить ее по голове.

      – Я найду их.

      Мой голос прозвучал откуда-то из глубины, где покоилась моя песня для матери, омытая ее кровью.

      – А потом что, девочка? – спросил Кроак. – Что ты будешь делать потом?

      Девочка, да? Я подалась вперед так резко, что он вздрогнул. Слова устремились из дыры в моем сердце и заполнили дом, каждый уголок. Каждую тень.

      – Я буду мстить за мать, старик. Пока не восстановлю справедливость. Пока те, кто пришел за ней, не будут мертвы.

      Его глаза округлились, рот раскрылся, чтобы дать волю словам.

      – Что? Теперь станешь останавливать меня, Джеймс Кроак?

      – Этого не должно быть на земле Господней. Ты не понимаешь, девочка? Прошло старое время. Сейчас время Господа. Только Его слово, Его закон…

      – Мне нет дела до твоего Господа. – Я плюнула в сторону креста над кроватью.

      Дилл подняла руку и обняла Ягодку, которая приоткрыла глаза. Боги и собаки.

      – Девочка! – исступленно зашипел Кроак. – Они убьют тебя прежде, чем ты восстановишь справедливость, прежде, чем ты даже рискнешь это сделать. Я знаю, они убьют тебя. А потом убьют остальных. Они вернутся сюда! Я знаю, они придут. Они говорили мне…

      Он осекся.

      Попался. В силки, как заяц. Дождь барабанил по крыше его дома.

      Я медленно произнесла:

      – Они говорили тебе что?

      Его взгляд метнулся к окну.

      – Ты знаешь этих людей… верно?

      Он покачал своей лживой головой.

      Я вытащу это из него. Но как?

      Я оглянулась на очаг, рядом с которым сидела. Что-то связанное с золой. Я перестала слушать мать, устав от ее заклинаний. И все же вспомнила одну из песен, которую она пела:

      Пепел, и пламя, и камень, и пепел,

      Из пепла мы восстанем, в пепел обратимся.

      Она никогда не показывала мне, как колдовать. Сказала, что не станет, пока я не научусь исцелять. Но Кроак не смог бы отличить колдунью от коровы. Значит, я сыграю злую ведьму, напущу на него страха.

      Я взяла золу, растерла ее между пальцев.

      – Что… что ты делаешь, девочка? – запинаясь, спросил Кроак.

      – Ты знаешь, что я делаю, старик. – Я придала голосу дерзости, произнося слова из песни матери: – Пепел, и пламя, и камень, и пепел.

      И едва не рассмеялась, увидев, как он задрожал. У меня была власть над ним. Это оказалось приятно. Приятнее, чем боль.

      – Скажи мне, кто эти люди, которые