Парниковый эффект. Олег Дудинцев

головой перед столом президиума знакомый ему уже бородатый старик, а когда председательствующий подал ему пергамент с написанным текстом, взял его в руки и опустился перед столом на колени.

      «Совсем старика замучили, – мысленно посочувствовал ему Ланцов. – Чего же он натворил такого? Жене что ли изменил?»

      В этот момент сосед по скамье повернулся к нему и сказал что-то с ехидной улыбкой на непонятном ему языке, и Василий Васильевич, окончательно осмелев, покачал в ответ головой, на что сосед злорадно хихикнул, и Ланцов еле сдержался, чтобы не отвесить ему затрещину.

      Тем временем старец, держа левой рукой перед глазами пергамент, опустил вторую ладонь на лежавшую на краю стола толстую книгу, после чего хрипловатым голосом стал зачитывать текст, и в какой-то момент Ланцов разглядел скатившуюся по его щеке слезу, но никого из присутствующих это не тронуло, а вызвало лишь саркастические улыбки и язвительные смешки.

      Неожиданно для себя Василий Васильевич вдруг стал понимать речь обвиняемого, продолжавшего читать по шпаргалке:

      «…преклонив колена перед вашими высокопревосходительствами, достопочтенными господами кардиналами, генеральными инквизиторами против еретического зла во всей вселенской христианской республике, имея перед очами святое евангелие, которого касаюсь собственными руками, клянусь, что всегда верил и ныне верю…»

      – Василич! – громко, словно со стороны позвали Ланцова.

      – «…и впредь буду верить во все, что считает истинным, проповедует и чему учит святая…» – уже приглушенно, словно издалека доносились до него слова старика.

      – Василич, проснись! – настаивал некто, и Ланцов, приоткрыв глаза, увидел склонившегося над ним Антона, попросившего у него сразу мобильник.

      Василий Васильевич бросил взгляд на часы, показывавшие без четверти два.

      – До утра не мог дотерпеть?

      – Сил больше нет. Оперу позвонить надо, на моем деньги закончились. – Парень был явно на взводе, а когда он закашлялся, Ланцов сразу все понял, быстро дал ему телефон, и тот, сжимая его в руке, выскочил в коридор.

      Очевидно, звонок его и в самом деле был важным и срочным, поскольку менее чем через час знакомый им опер появился в палате в сопровождении сержанта с оружием, и первым делом они надели на Антона наручники, а после уже, усевшись на стулья и не обращая внимания на присутствие посторонних, с головой погрузились в его леденящие душу признания.

      Как явствовало из них, Антон был участником вооруженного нападения на инкассаторов, расстрелянных поздним вечером им и его приятелями в Московском районе города, где в перестрелке он и схлопотал себе пулю в живот. Когда же налет ими был завершен, «подельники» погрузили его в стоявшую в стороне машину и скрылись с инкассаторскими баулами. Везти раненого Антона в больницу они, естественно, не рискнули, а потому, сочинив ему по дороге легенду для следствия, привезли его в соседний с общежитием двор, посадили там на скамейку и вызвали с его мобильного скорую.

      К