Закон обратного отсчета. Леся Орбак

концы волос в пустую пепельницу, скучающую на столе. У него горят глаза, сохнут губы и это – первые признаки провала. – Все не просто так. Все можно объяснить, если разобраться. Вот смотри, – Джа откидывается на стуле и доказывает наполовину шепотом, наполовину жестами. – Люди дохрена чего объяснить не могли, от молний до всяких болезней. И на что списывали? Гнев Господень, кара небесная, Зевс с облаков хуевертит – срочно вали барана, закалывай девственницу. Ну, или какие там ритуалы были? А все оказалось физическими и химическими законами. Так? И со мной то же самое! Я как-то завязан на этих людей, на космос, на астрал, на Вселенский коммутатор – называй, как хочешь. Но поверь, между мной и жертвами есть какая-то связь. Мих, надо просто понять, кто эти люди, и почему я вижу их гибель!

      – Опять ты про связь с жертвами…

      – Не опять, а снова. Да, мы их уже расспрашивали. И следили за ними, и как ты в городской архив лазил ночами, я тоже помню, но… Думаю, мы не там искали. Слушай, ты ведь помнишь про пиковый туз у пиратов?

      – Ты про черную метку?

      – Именно! Она ж для пиратов была как обещание «ты скоро сдохнешь, червь гальюнный, и порвут твою жопу на щупальца осьминога».

      – Джа, ты надрался или совсем сбрендил?

      – Никто не сбрендил. И не надрался. Пей, давай.

      Михаил послушно опрокидывает в себя водку, занюхивает кожаным воротником и морщится, царапнув по носу зубцами молнии. Все-таки надо было заказать еще по паре бутербродов.

      – Так вот, про пиратов, – Джа хватается за бутылку, деловито разливает по стопкам остатки. Ровно, будто в мензурки. – Что если Бог, космос, Коммутатор каким-то образом наметил этих людей? И я вижу именно намеченных. И иду за ними, как охотник, когда приходит время. Вдруг, на каждом из нас стоит отпечаток, когда и как мы умрем? Вдруг я вижу тех, на ком написано «его убьют так-то и так-то».

      – Хиромантия какая-то, – бурчит Михаил.

      – Не обязательно. Отметки, родинки, даже татуировки. Это-то мы не проверяли.

      – Ты что, раздевать их предлагаешь?

      – Мертвых – да, – невозмутимо отвечает Джа. – А живых можно попросить показать.

      – Это уже слишком. – Михаил чувствует, как отъезжает. Медленно, но верно скатывается куда-то вбок, вслед за монументальной барной стойкой. Отяжелевшие руки тянет к краю стола за подвешенные к локтям гири. И желудок просится выпрыгнуть через горло. Михаил не уверен, что мутит от водки. – Я не пойду на это.

      Джа – напротив – сама трезвость. Что это – трюк или фокус? Или это одно и то же? Михаил уже затрахался угадывать правильные ответы и смыслы пророческих рассуждений по погоде или рисунку морщин на лбу.

      – Что за бред вообще? – со злости кричит он. – Ты сам себя слышишь, чудовище?

      – Эй, парни, – раздается из-за спины. Инквизитор оборачивается через плечо, и ряды столов плывут сплошной линией, а задница съезжает со стула. Коса месит шваброй в ведре воду, глядит грозно. – Давайте без воплей на всю улицу.

      – Извини, – понижает голос Михаил и, разворачиваясь, снова играет с головой