Foot’Больные люди. Маленькие истории большого спорта. Илья Казаков

Пскове Эдуард Васильич работал с командой, игравшей в КФК – третьем дивизионе. Вывел ее во Вторую лигу. И десятерых ребят из того состава сразу забрали в Высшую лигу. Цветкова – в «Зенит», Виноградова – в «Крылья».

      Малофееву тогда было около шестидесяти. Он был не востребован и ругал Колоскова, считая его виновником своей опалы. Я недальновидно упомянул Бышовца. Незадолго до той поездки я брал большое интервью у мэтра в его квартире на Чистых прудах («Илюша, обрати внимание – мой сосед Олег Табаков»; «Интервью будем записывать под нашим семейным портретом»). Тогда Бышовец сказал, что тренер может работать только до шестидесяти. А потом – в учителя, наставники и эксперты.

      Я не знал всей сложности их отношений. Что когда динамовское руководство в разгар сезона отправило Малофеева на «недельку» в санаторий «восстановиться от переутомления», он включил в санатории телевизор и увидел сюжет о только что возглавившем «Динамо» Бышовце. После этого Эдуард Васильич багровел при одном упоминании этой фамилии.

      – Так это Бышовец в шестьдесят собирается заканчивать. Может, ему белков в организме не хватает. А я до девяноста лет будут тренировать, а жить буду до ста десяти. У нас в роду все были крепкие!

      И Малофеев перекрестился с холма возле Псково-Печерской лавры на блестевшие купола.

      В 1999-м темы валялись под ногами. Надо было только ездить, и я ездил. Охотно путешествовал по стране – в Ярославль, Набережные Челны, Саратов, Самару. Но ни один город мне не запал в душу так, как Псков.

      Там я сдружился с Лешей Масловым, местным спортивным журналистом. Одинокий, худющий, в неизменном джинсовом костюме, с длинными волосами и бородкой, он стал моим спутником на все три дня командировки. Вместе с ним мы смотались в Пушкинские горы и Изборск на выделенной клубом для меня синей «шестерке». Было тепло, в салоне привычно пахло бензином, и этот запах теперь отчетливо ассоциируется у меня с Псковщиной.

      Когда я уезжал в Москву, Леша подарил мне тоненькую книжку академического формата со своими миниатюрами. Я взял без особого интереса, вежливо поблагодарил, открыл, когда поезд тронулся… и провалился в нее.

      У Леши был талант. Одну из миниатюр я помню наизусть:

      Я… я… я… убью… убью ее.

      Да! Я обязательно убью ее – она достойна смерти. Вернее, она не достойна ничего, кроме смерти…

      Я… убью ее… за вранье. За вранье мне… за вранье самой себе!.. Хм… вот это вряд ли…

      Я убью ее… за то, что она любит только жизнь… только себя в жизни…

      Я убью ее… Хотя и не смогу прикоснуться к ней… Хотя я готов стать перед ней на колени и вымаливать прощение, сам не зная за что…

      Но я убью ее!

      Да, я убью ее…

      Я убью ее…

      Я убью ее…

      Я… убью… ее…

      Я…

      Я… люблю… ее…

      Я люблю ее.

      Мы иногда созванивались. Потом он перестал отвечать на звонки.

      Когда через год я снова приехал в Псков с другом в отпуск, встречавший нас экс-директор клуба, бывший