Foot’Больные люди. Маленькие истории большого спорта. Илья Казаков

показать все восемь матчей каждого тура.

      На дворе было лето 2003 года. В Премьер-лиге играли «Уралан» с «Черноморцем», и организовать прямые трансляции из Элисты с Новороссийском было просто невозможно. Во время матча шла телевизионная запись, затем кассеты доставляли к поезду или самолету, их отправляли в Москву, где уже и происходил процесс озвучивания. Когда в режиме записи, а когда и прямо по ходу эфира.

      Глядя на то, как сейчас выглядит Шаболовка – отремонтированная, напичканная сложной аппаратурой, понимаешь, как много было вложено в материально-техническую базу. А тогда, в 2003-м, там можно было, идя по коридору, споткнуться о старый дырявый линолеум. В комментаторских кабинах стояли старые расшатанные стулья, а экран, глядя в который нужно было вести репортаж, был в лучшем случае с четырнадцатидюймовой диагональю.

      В силу нехватки людей нам с Сарсания в каждом туре доставалось два матча. Обычно один впрямую и один в записи. Вот и в первом туре, который показывали после запуска канала, мы отработали какую-то игру со стадиона, а на следующий день приехали вечером в телецентр, чтобы прокомментировать игру из Элисты. «Уралан» играл с командой своего уровня. Кажется, с ярославским «Шинником».

      Мы уселись перед монитором, зашел режиссер. Обратной связи с аппаратной не было, озвучка должна была идти в эфире, поэтому он хотел обговорить с нами какие-то детали. Обговорил. Пожелал удачи. Вышел, закрыв тяжелую дверь.

      И вскоре сказал со своего пульта нам в наушники:

      – Одна минута до эфира.

      Мы смотрели в темный монитор, настраиваясь. Услышали команду:

      – В эфире, работаем!

      И на экране появилась картинка другого матча. Вышли игроки «Спартака», вышли их соперники.

      – А я с дачи только днем приехал, – сказал режиссер. – Огурцы полол, потом шашлыки жарили. Блин, как же пива хотелось!

      Он не отключил связь с нами. Но это было полбеды. Он случайно нажал на пульте кнопку воспроизведения другого матча. На страну шла трансляция из Элисты, которую нам надо было работать. А мы видели совершенно иное.

      Костя оторопел. Посмотрел на меня безумным взглядом. Я поздоровался с телезрителями и начал репортаж, что-то говоря о погоде, о месте в таблице, о составах. Говорил и все думал, как быть. Оставить его одного хоть на одну минуту в эфире я боялся: Сарсания еще не набил руку и мог надолго замолчать, тем более не видя, что происходит. Послать его к режиссеру тоже было невозможно – просто он не знал, где тот находится.

      И тут мимо нас по коридору кто-то прошел, мимоходом заглянув в окошко. Я замахал руками, точно человек на необитаемом острове при виде парохода.

      Нас увидели. Спасли.

      В перерыве мы с Костей вышли подышать. Вентиляция в комментаторской попросту отсутствовала.

      – Нормально, – сказал Костя, хотя любому было понятно, что это не так.

      – Такая работа, друг! – ответил я.

      Малофеев

      Когда меня спрашивают «как дела?», я обычно отвечаю