На крыльце под барельефом. Марина Хольмер

она на меня, лягушка такая, и вижу я: она уже не рада тому, что рот открыла. Тогда я вдруг безумно четко понимаю, что с ребенком провели работу, да еще какую, что долго дома над этим трудились, внушали… Она хоть и глупенькая еще, маленькая, выросла на всем готовом, в Вашингтоне опять же жила, а тоже ведь не дура – видит разницу в свои двенадцать лет… И плохо ей, представляете, девки, ей прямо на глазах становится физически плохо от того, что она рот открыла, разоткровенничалась со мной. Она чуть сознание не теряет от страха! Клянусь! Я ее тогда нежненько так приобняла и говорю в шутку, ну знаете, чтобы внимание переключить: «Английский, небось, у тебя как родной? Будешь ошибки у нас поправлять?»

      – Да, когда дети оттуда приезжают, – заметила задумчиво Лилиана, – «спикают» вовсю, как американцы…

      – Она расслабилась немного под моими руками, потом улыбнулась и говорит: «Это некрасиво, Нина Абрамовна, ошибки исправлять у тех, у кого не было возможности слышать настоящую английскую речь каждый день. Американскую, если точнее. Американский английский отличается от классического английского языка, который вы преподаете».

      – Ну ничего себе! И чем, по ее мнению, отличается? Сказала? Надо же, двенадцать лет и размышляет…

      – Говорит, что так, как в текстах, которые в наших учебниках, никто вообще не говорит. Не хватает живого языка. Очень все… как прямо у Шекспира. Старомодно, в общем.

      – У кого? У Шекспира? Во дает!

      Официант тихо подошел и вежливо намекнул на то, что ресторан то ли скоро закрывается, то ли столик им стоило бы уже освободить. «Что, Вадик, уже?» – с официантом давно были на ты. Задорных и всегда щедрых на чаевые учителок здесь любили, называли «англичанками» и даже готовили им пакетики с собой, жалели – вот ведь с утра до ночи работают с чужими детьми, готовить-то самим некогда, бедолагам…

      Женщины расплатились. На Ирину Евгеньевну все дружно замахали руками: «Да вы не ели ничего! Салатик один какой-то! В следующий раз заплатите!»

      Ирина была благодарна, смущена, порывалась что-то сказать, но все уже толкались, смеялись напоследок анекдотам, пересказывали Нинин рассказ и нежно приобнимали новую коллегу, не слушая.

      Стараясь ничего не забыть, повязывая на ходу платочки и шарфики, женская компания направилась в гардероб.

      – Училки, а училки! – Нина схватила меховую шапку и приложила к носу хвост пушистого зверька. – Асса! Напились и буяним! Ну скажите вы мне, что нам, красивым, на фиг делать в этой Америке? Со скуки подохнешь посреди их изобилия! Мы сами с усами! Нам-то есть, что терять! Нигде нет таких, как мы, – близких и самых умных! Кстати, как насчет билетов на Таганку? Лидочка, ты обещала! Я уже месяц не была в театре! Смотри, дичаю на глазах!

      – Будут, будут билеты. Только, пожалуйста, Ниночка, умоляю тебя, не вступай в опасные разговоры. Ведь сама знаешь, и у стен есть уши… А тут ребенок. Ты никогда не думаешь наперед! Выходим, девочки. Осторожно, скользко, как