Кода. Генрих Варденга

звонок тебя разбудит,

      вспыхнет свет, метнется тень,

      и закрутит белый пудель

      королевскую метель.

      Ничего, что я нежданный —

      я давно желанный гость.

      Две бутылки гурджаани

      и стихов тугая гроздь.

      Скорей!

      Скорей, скорей – тебе сказать,

      покуда март идет расколом,

      и ересь закипает комом

      и жаром обдает глаза, —

      что снег тайком ушел в леса,

      захлебываясь в смертной муке,

      и простирает к небесам

      берез обугленные руки.

      Скорей, скорей – тебе сказать!

      Скорей, скорей – тебе сыграть,

      пока вода приходит в память,

      чтоб с первых фраз себя обрамить

      наброском в нотную тетрадь, —

      как Волга сбрасывает кладь,

      литавры обращая в шорох

      и голубеющим мажором

      истаивая в тишь и гладь.

      Скорей, скорей – тебе сыграть!

      Скорей, скорей – тебе пропеть,

      пока слова не понаслышке,

      и в недомолвки и в излишки

      их тянут дерево и медь, —

      что ветру страшно не поспеть,

      и обрывает телефоны

      горячка сотен Калифорний —

      таких удач не будет впредь!

      Скорей, скорей – тебе пропеть!

      Скорей, пока в кону – миры,

      и древняя игра природы

      тасует в стаи птичьи сходы,

      пока не делают погоды

      по правилам другой игры,

      пока нам только и везло

      срываться, головы теряя, —

      скорей, пока поет крыло,

      пространство смыслом наделяя!

      Год спустя

      … А в сумерках подслеповатых

      свои отмечу я права,

      дарованные этой датой, —

      засесть и обратить в слова

      багрово-мглистую заплату

      и слезы горнего вдовства,

      свинцовой Волги маслянистость,

      деревьев черный силуэт,

      вороний вальс и менуэт

      зонтов и велосипедистов.

      Привычный дубненский портрет,

      но в твой его никак не втиснуть.

      Как опрокинутый букет,

      ноябрьский день пожухлых листьев —

      сонет с рябиновою кистью.

      Этери

      Н. Д.

      Когда, пройдя сквозь бурелом,

      я и в глоток воды не верил,

      я взял кувшин из рук Этери —

      как некогда Абесалом[3].

      Был дар протянутой руки,

      не помышлявшей об ответном.

      И небо

      добряком отпетым

      сулило отпустить грехи.

      Вода бежала, как призыв,

      и две судьбы, как две ладони,

      тайком прижатые в вагоне,

      разучивали свой язык.

      И воздух создавал слова —

      пароль травы и отзыв рощи,

      и по воде широкий росчерк

      передавал на них права.

      Этери и Абесалом…

      Нас никогда не свяжет тостом

      прекраснодушье тамадовства

      за шумным праздничным

3

«Абесалом и Этери» – опера классика грузинской музыки Захария Палиашвили (1871–1933)