На кухне мисс Элизы. Аннабель Эббс

появляется слюна дьявола, и их лучше избегать.

      – Думаю, для тебя найдется место – младшей горничной.

      Викарий потирает худые белые руки, и я вижу, как двигаются мышцы у него под кожей.

      – В наш приход переехала новая семья. Сама понимаешь, я не мог рекомендовать тебя людям, которые знакомы с твоим положением.

      Он замолкает и смотрит куда-то поверх моей головы, точно ждет указания свыше. Я и без него знаю, что никто не возьмет в услужение девушку с безумием в крови. Всем в округе известно, что мой отец – пьянчуга, а мать бродит по полям полуодетая. А новая семья – чистый холст. Они не знают о моем позоре.

      – Откуда они, святой отец? – спрашиваю я, с трудом сдерживаясь, чтобы не поднести пальцы ко рту. Кому нужна прислуга, которая грызет ногти?

      – Из Ипсвича. Хочешь у них работать?

      – Да, святой отец. Вот только как быть с родителями…

      Он все еще смотрит в небеса.

      – Положись на меня. Сможешь прийти к нам в Тонбридж на этой неделе? У миссис Торп есть платье, из которого она выросла, и она великодушно согласилась одолжить его тебе для беседы с хозяйкой.

      Я изумленно таращу глаза. Его супруга ни разу в жизни мне не улыбнулась, не то что заговорить. Затем я представляю, как буду выглядеть в ее платье – у миссис Торп такая необъятная грудь, что на ней может резвиться целое семейство мышей, и мои глаза распахиваются еще шире. Я смотрю на свою плоскую грудь и замечаю, что глаза викария движутся в том же направлении – он будто прочел мои мысли.

      – Ты умеешь шить, Энн?

      Я киваю.

      – Вот и славно.

      Он вновь потирает руки, точно замерз.

      – Им вполне подойдет такая скромная и уступчивая девушка, как ты.

      – Можно спросить, как их зовут?

      – Их фамилия Актон.

      Он указывает на дверь ризницы. Я делаю книксен, а он говорит:

      – Смотри, не подведи меня или Господа, Энн.

      – Конечно, святой отец, – отвечаю я, хотя думаю совсем не о Господе.

      В голове роятся другие мысли. Кто присмотрит за мамой, когда я отправлюсь в Тонбридж? Только на дорогу туда и обратно уйдет час. За это время она успеет снять с себя все до последней нитки и добежать до самого Танбридж-Уэллса. Если папа ее не задушит или не изобьет до бесчувствия костылем. Я хочу спросить у викария, кто отвезет маму в новую лечебницу, но уже поздно. Дверь ризницы захлопнулась, и в огромной замочной скважине поворачивается железный ключ.

      Свежий ветер с полей шумит в ветвях и качает живую изгородь. Небо у меня над головой темнеет. В лицо ударяют острые капли дождя. Я подбираю юбки и припускаю бегом.

      Папы не видно. В доме пусто, даже Септимус куда-то подевался. Я начинаю паниковать. Где же мама? Сердце пускается вскачь, точно дикий мул, и все мысли о том, как я в накрахмаленном белоснежном переднике мешаю длинной ложкой закипающее молоко, улетучиваются из головы. О чем я только думала? Не могу я идти в услужение!

      Я замираю, прислушиваюсь. И слышу сквозь завывание ветра, как кто-то