За полчаса. Анна Москалева

се. Все твои слова здесь, – старушка в крупных очках и ярких бусах забрала у нее из рук чашку и с тихим бормотанием перевернула ее на блюдце.

      Люська почувствовала себя полной дурой, но рот закрыла. Сама пришла, в конце концов. Никто ее не гнал.

      Вообще, если б ей ещё неделю назад сказали, что она пойдет к гадалке, то она бы громко рассмеялась в голос. Может быть, даже неприлично громко рассмеялась. Ей тогда казалось, что в этом есть капелька шарма – иногда вести себя чуточку неприлично.

      Казалось ей так ровно до тех пор, пока однажды в пятницу она не застала в неприличной позе своего Юрку. Хотя, Юрка был ещё ничего так, а вот Светка на нем, ну совсем неприлично смотрелась.

      Следующие выходные тоже прошли под знаком неприличности. Люська неприлично много рыдала и неприлично много пила. Ну как пила, рассказывала всем желающим, какая Светка стерва, Юрка козел, а она, Люська, дура. Рассказы приправлялись вполне себе приличным винцом, но было его столько, что говорить об этом все же неприлично.

      Кто и когда ее надоумил идти к гадалке, Люська не помнит. Но утром в понедельник, обнаружив у себя на кухонном столе записку, нашкарябанную карандашом для глаз на столовой салфетке, решила позвонить. В записке значилось "Любовь Михайловна, гадает на кофе" И телефон. Почему-то Люська решила, что на кофе гадать – это не то, что на каком-нибудь таро или, прости господи, рунах. Это почти прилично.

      Вот и сидит она, захлопнув рот. Смотрит на странную тетку в ярких бусах. А та, щурясь, рассматривает отходы Люськиной жизнедеятельности. Ну жижу от выпитого кофе, то бишь:

      – Ждет тебя черная година, – произнесла гадалка замогильным голосом и нахмурилась.

      – Какая – какая гадина? – Люська сразу представила Светку, но, вообще-то, та была рыжая, а не черная.

      – Период у тебя в жизни сложный, говорю, – гадалка еще раз посмотрела в чашку, – жопа полная, короче.

      Тут Люська вспомнила неприличную Светкину жопу и согласно кивнула головой:

      – Ага, полная.

      – Ну, сама все знаешь, мужик от тебя ушел, с работы увольняют…

      – Это не он ушел, – гордо вскинула курносый нос Люська, – это я его… Стоп, как это увольняют? Никто меня не увольняет!

      – Да ладно, – гадалка приподняла на лоб зсвои громадные очки и ткнула Люське в нос чашкой, – Вот видишь, тут черточка, потом ямочка и вилюшечка. Значит, провал у тебя в карьере. Уволят.

      Люська пялилась в чашку, силясь увидеть ту самую вилюшечку. Она ей почему-то казалось особенно важной.

      – Да вроде никто не говорил про увольнение. Так, все отделы понемногу сокращают, но меня, вроде, не трогают.

      Юрка и скачущая на нем Светка резко отошли на второй план. Личная жизнь, конечно, штука нужная, но по-настоящему важным для Люськи всегда была только ее работа. Любила она ее давней и взаимной любовью. Искренне радовалась, выстраивая ровные колонки годовых отчетов, и получала почти физическое удовлетворение, когда цифры сходились до копейки. Нет, не так. Вот когда не сходились, а потом Люська находила ошибку, выправляла и все сходилось, вот это был настоящий кайф! Особенно, когда получишь премию и оплатишь ипотеку. Восторг, экстаз и оргазм – три в одном. И все это потерять? Да какой тут, нафиг, Юрка?

      – И что же мне теперь делать? – то ли выпитое накануне вино, то ли пережитый стресс полностью выключили у Люськи критическое мышление. В увольнение она поверила безоговорочно, хотя вилюшечку так и не увидела.

      Гадалка покрутила чашку под разными углами. Надела очки, потом снова сняла их.

      – Ищи силы внутри себя, – глубокомысленно произнесла тетка, – Ты чаша наполненная, перестань поить собой других и начни уже сама распоряжаться своим ресурсом.

      – Чего? – у Люськи в голове была полная мешанина из вина, гадин, годин и цифр среди которых самой яркой была цифра ежемесячного платежа по кредиту.

      – Ты кем работаешь? – гадалка отставила чашку в сторону и смотрела на посетительницу, закусив дужку очков.

      – Бухгалтер я, – Люська совсем растерялась.

      – Ну, бухгалтер работу себе всегда найдет. А пока будешь искать, вспомни, чем увлекалась. Бусы на тебе, вон, непростые.

      Люська потрогала рукой бусы из бирюзы и мелкого жемчуга, которые сплела себе прошлым летом.

      – Это я сама сплела, – голос у нее был тихий, растерянный.

      – Ну вот, видишь, какая красота. Наверняка, все подружки такие же просили.

      – Ага, просили, – Люська вспомнила, как у нее выпрашивали такие же… И подружки, и девчата на работе, и даже Саня – айтишник своей невесте такие заказал. Ей тогда, вроде, и деньги какие-то заплатили…

      – Ну вот, этим и займись, если нравится.

      Люська вспоминала, как бусинки собираются в рисунок, сперва разрозненный и непонятный, а позже – когда нити складываются нужным образом – в тонкий, затейливый, необычный… Это было почти как с цифрами в отчете. Только это она могла держать в руках, показывать другим. Глаза ее заблестели. На