Призвание – писатель. Том 1. Сборник

полностью занимали девушку, волнение парализовало слух и голос. Прибыв ночью в обитель и упав на колени перед игуменьей, Анна не смогла промолвить ни слова. Плача, она цеплялась за подол рясы монахини и просила её молиться об отце. О беде, приключившейся в Зуеве, игуменье поведала Зоя.

      Часы пробили ровно восемь, Анна вздрогнула. Послушницы и работницы монастыря старательно зачерпывали ложкой гречневую кашу и исподлобья рассматривали племянницу настоятельницы.

      – Грех не есть пищу, посланную Господом, – сурово заметила игуменья, обращаясь к Анне. Зоя с благодарностью взглянула на старуху и принялась за завтрак.

      Как только рассвело, игуменья отправила в деревню одну из работниц, жительницу Зуевки, узнать, что там да как. Все с нетерпением ожидали возвращения посланницы. Анна ожидала с тревогой.

      Ближе к вечеру в келью, выделенную Анне и Зое, вбежала девушка и, мелко крестясь, сообщила, что вернулась Устинья из деревни и настоятельница просит Анну прийти в трапезную.

      На ватных ногах, спотыкаясь и то и дело ударяясь о стены, Анна выбежала из кельи. Коридоры, повороты, опять коридор. Боже, неужели они стали ещё длиннее?..

      Вот и дверь в трапезную. Анна замерла на пороге, увидев бледное лицо Зои. Нерешительным шагом она прошла в комнату и присела за стол, где сидела игуменья.

      – Повтори, Устинья, что мне поведала, – велела та стоявшей у дверей молодой девушке в голубой косынке.

      – В деревне-то кошмар, что творится, – запыхавшись, принялась рассказывать Устинья, – амбары поразграблены, коней увели. Бабку-то Ильинишну пристрелили прям на улице за то, что зерно отдавать не хотела и комиссару ихнему красному фигу показала.

      – Про Зуево говори, – каменным голосом напомнила игуменья.

      – Ага, – испуганно посмотрев на Анну, продолжила девушка, – поместье, значит, солдаты заняли, всю ночь там гам и шум были. Стёкла били, костры вокруг дома жгли, к утру затихли вроде, притомились, небось, барское вино распивать, гады.

      Наткнувшись на суровый взгляд игуменьи, Устинья икнула, перекрестилась на икону в углу комнаты и сказала:

      – Барина-то, Василия Васильевича, посреди деревни прям напротиву часовенки нашей и повесили. Уж простите, Анна Васильевна, горестно говорить, да настоятельница приказала всё как есть сказать. Побили его сильно, ой побили, лица-то и не видать совсем. А потом привели в деревню, наших из домов повытаскивали и смотреть заставили. Повесили голубчика и погоны, ну те, что на плечах-то носятся, прям в рот ему и засунули.

      Анна взвыла. Слёзы градом полились из глаз. Заревев в голос, подбежала к хозяйке Зоя и припала к её коленям:

      – Аннушка Васильевна, голубушка, беда-то какая! Да за что же его, родненького, так жестоко?

      – И деревенским сказали, – утерев нос рукавом, продолжила Устинья, стараясь вклиниться в рыдания девушек, – что, мол, кто снимет генерала, тот на его месте и окажется. Мол, в наказ тем, кто против власти советской.

      Анна подскочила и, оттолкнув Зою,